Служебный гороскоп - [15]

— Счастливец ты! Летишь, а тут! — И он горестно махнул рукой.

— У вас какие-нибудь неприятности?

— Не вписался я в коллектив.

— А что такое?

— Не такой, как все. Книжки читаю, а телевизор не смотрю. Даже на подозрение попал. Уж не шпион ли? К примеру, жене не изменяю. Значит, сектант. Не нашей веры. До того допекли, что стал притворяться. Одну девчину подговорил, чтобы она со мной по деревне под ручку погуляла. Показуху устроил. В клуб ее затащил, чтобы все увидели мою аморальную сущность, а девчина — и смех и грех, — наоборот, меня в темные места тащит: амуры разводить, дескать, там лучше, никто не увидит. Так и стоим, кто кого перетянет. Догадалась, что я всего лишь демонстрацией занимаюсь, фыркнула, обозвала меня неласково, убежала. Хорошо хоть, оплеуху не влепила, они сейчас и на это специалисты. Похуже мужиков дерутся. Стал я тогда о себе слухи распускать по другой линии: дескать, нечист я на руку, что плохо лежит, обязательно домой унесу. Дескать, на днях бункер зерна домой увез, я-то комбайнером работаю. Трепался об этой краже на каждом углу, а люди не верили, говорили с усмешкой: «Врать ты, братец, силен, но нас не проведешь, мы знаем, ты чист как стеклышко. Ангелочек».

Я тогда изловчился и анонимный звонок в милицию сообразил. Капнул на самого себя. Дескать, приезжайте, сделайте обыск. Государственное добро похищено. И свой адрес им назвал. Прикатили белым днем, когда народ на лавочках сидел, бабки языки чесали, ребятишки мяч гоняли. Ну, думаю, полное тебе паблисити. Высыпали органы из «козла», собаку-ищейку в дом ведут, у меня душа радуется, поет, чуть не кричу соседям: «Видите, люди, я такой же, как и все, я не белая ворона, у меня тоже рыльце в пуху». Полдня обыск делали, все перерыли, ничего не нашли, ни единого зернышка, извинились, уехали. Говорят: «Оклеветали вас». А надо мной народ еще пуще стал потешаться. Снова ангелом обзывать. Все меня сторонятся, боятся, у нас не любят тех, кто хоть как-то выделяется. Теперь я и нос на улицу казать боюсь.

Тут мне стало его жалко.

— Летим с нами, — сказал я.

— А можно? — заволновался он.

— В стае на всех места хватит.

— Вот бы здорово! Только куда мне. Я не сумею. Я в детстве знаешь как с дерева грохнулся, отец с матерью три дня синяки считали.

— А ты попробуй.

— Нет-нет, это невозможно.

— Смелее.

Он встал на верхнюю ступеньку крыльца, а я давал советы:

— Напрягаться не надо. Спокойно. Главное — смотри в небо. Забудь о бренной земле.

— Страшно.

— Отталкивайся!

Он оттолкнулся и полетел, легко, будто делал это всю жизнь. И уже в полете продолжал кричать:

— Я не сумею! Это невозможно!

Когда мы с Иваном Петровичем, так звали моего нового знакомца, подлетели к стае, журавли уже наелись гороха и развлекались прыжками и танцами. О, это было прекрасное зрелище. Грациозные па, тонкие изящные пируэты, прямо балет. Только вожак не прыгал и не танцевал. Вероятно, не хотел терять авторитета. Стоял в сторонке и снисходительно смотрел на своих расшалившихся собратьев.

А потом мы полетели дальше на юг. И часа через три-четыре достигли большого города. Птицам-то хорошо, они гороха наелись, пусть и проросшего, а у меня разыгрался аппетит, требовалась как минимум хорошая столовая.

Мы пошли на снижение. Нашли какое-то немудреное кафе, отобедали в нем с Иваном Петровичем, затем в туристическом магазине я купил себе компас, чтобы ориентироваться в пути. Во дворе магазина мы увидели странную картину. Человек с мусорным ведром в руке летел невысоко над пешеходной дорожкой, к его ноге была привязана веревка. Он подлетел к мусорному ящику, высыпал в него ведро, уже хотел возвращаться к себе в дом, туда, где был привязан другой конец веревки, но мы его остановили.

— Икар, парящий над землей с мусорным ведром в руке! Это же нелепость! — сказал я ему.

— Современный вариант! — поддакнул Иван Петрович. — Стыдно так летать. Это профанация.

— Знаю, — ответил мужчина с веревкой на ноге. — Но что поделаешь?

Мы сели на скамейку, и он закурил и поведал нам свою историю, похожую на притчу.

Этому человеку захотелось летать. Свободно парить в воздухе, опираясь лишь на силу крыльев. Он вычислил формулу, по которой можно лететь, не рискуя сломать себе шею, мысленно подготовил свое сознание к заоблачным высям. Он приладил на руки крылья и пошел из дому.

— Куда? — спросила жена.

— На гору.

— Зачем?

— Летать!

— Разобьешься.

— Да, это рискованно, но мужчина должен летать.

— Да, мужчина должен летать, но только не с гор. Лучше с бугорков. И вместе с женой.

— Ты со мной полетишь?

— Разумеется, нет. Это я к слову. А еще лучше, летай-ка ты дома.

— Далеко ли дома улетишь?

— А зачем далеко летать? Влезь на тахту, оттолкнись и лети.

— Куда?

— В угол. Можешь и на кухню слетать.

— Зачем?

— Пообедать.

— На обед могу я и пешком сходить. Разве человек стремится к полету лишь для того, чтобы летать на кухню?

— Можешь и в ванную слетать. Только не разбей люстру, она все-таки хрустальная.

Он со злостью швырнул крылья на пол, лег на тахту, отвернувшись в лице жены от всего человечества. «О дедалы! — думал он. — Никогда вам не понять своих икаров». Но летать хотелось, и он снова приладил крылья. Конечно, с тахты стартовать позорно, слишком приземленно, и он попробовал со шкафа. При старте присутствовала вся семья. Родня подсаживала его на шкаф и давала дельные советы: