Служба - [2]

Юный Александр I, мучимый раскаяньем, что его батюшка скоропостижно скончался от апоплексического удара табакеркой, проявил несвойственную Инстанции мягкость: указал упразднить отдельные способы следствия — «чтоб самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено навсегда было из памяти народной». Меры, кои Служба признавала непрофессиональными, она всегда исполняла лишь так, чтобы обратить себе же на пользу. Короче, вопрос «бить или не бить» она решила однозначно: своих, безусловно, не бить. Так для внутреннего потребления вместо понятия «служебное преступление» появился термин «служебная ошибка». А не ошибается, как известно, тот, кто ничего не делает.

«Делать» приспело вскорости. Перед лицом надвигающейся французской агрессии для укрепления стратегического тыла учредили особое Министерство полиции. Инстанция поставила задачу чрезвычайную: максимальные результаты в минимальный срок. «Вот это — по-нашему!», — раздалось, верно, в кабинетах и иных помещениях Службы. Ведь всякая чрезвычайность — сроков, мер, прав — всегда мутит воду. А из мутной водички при некоторой ловкости обычно извлекаются самые «великия и богатыя милости». Что из этого вышло, живописал граф В. П . Кочубей, много позднее ревизуя это, как он выразился, «министерство шпионажа». Петербург, по его словам, «закипел шпионами всякого рода». Причем они «не ограничивались тем, что, собирали известия и доставляли правительству возможность предупреждения, — они старались возбуждать преступления…».

Итак, свершилось! Враг мог удовлетворенно потирать лапы. На Службу же пролился дождь чинов и орденов. В конце концов, она так увлеклась возможностью показывать свою пользу и незаменимость, что прямо у себя под носом проморгала подготовку настоящего военного переворота. Который, как известно, едва не увенчался успехом в декабре 1825-го…

Новая Инстанция в лице Николая I, решительно заключила, что за Службою отныне нужен глаз да глаз. Но, в самодержавных (никакого общественного контроля — Боже упаси!) традициях ограничилась переподчинением ее себе. Так в Собственной его императорского величества Канцелярии развернулось знаменитое впоследствии III-е Отделение с приданным Корпусом жандармов. Из затеи такого контроля вышло обратное — Служба на деле сама обратилась высшим контролем за контролем всякого предыдущего контроля. «Под покровом уничтожения зла в России и преследования злоупотреблений, — резюмировал позднее либеральный юрист Н. В . Рейнгардт, — III-е Отделение присвоило себе множество функций, действуя при этом без всяких установленных законом правил, что придавало его действиям произвольный характер, наводивший ужас не только на частных лиц, но и на должностных».

«Кадры решают все!»

(Из самых остроумных утверждений Инстанции)

…Настали вольнодумные времена. Установочный циркуляр шефа Службы о задачах на 1875 год гласил: «Особенное внимание… должно быть обращено на раскрытии и преследовании попыток к распространению вредных учений, клонящихся к колебанию основ государственной… жизни. Всякое явление в этом смысле должно быть строго наблюдаемо и немедленно доводимо до сведения Начальства, если бы даже и не заключало в себе по видимости ничего подозрительного…». Завершалось все неслабым предписанием «вообще наблюдать за духом всего населения». Разумеется, при столь обширной задаче некоторое значение приобретали нравственные и интеллектуальные свойства того, кому вменялось «вообще наблюдать за духом». Каков же он был — труженик Службы тех лет?

Заглянем в квалификационные требования к кадрам оперсостава. Для начала — младших сотрудников наружного наблюдения, «топтунам», коих именовали филерами, а официально «унтер-офицерами наблюдательного состава». Они должны были быть «во всех отношениях благонадежные, не бывшие в штрафах, не польского происхождения или католического вероисповедания, не женатые на католичках, не евреи или перекрещенцы, вполне здоровые, росту не менее 2-х аршин и 4-х вершков (160 см — авт.) и непременно настолько грамотные, чтобы могли… написать краткое донесение».

Как видим, требования к младшему оперсоставу трудно назвать высокими. От офицеров тоже не требовали чрезмерного. Послужной список кандидата помимо неизбежных «благонадежен, вероисповедания православного», ограничивался, как правило, лишь указанием о дворянском происхождении, образовании в объеме военного училища, 6-ти летнем стаже строевой службы и отсутствии долгов. Последнее особо проверялось при помощи агентуры — слову офицера и дворянина почему-то не верили. Остатки же образования подвергали экзаменам — устному и письменному. Таким образом, джентльменский набор необходимых анкетных данных не был обременителен. Более существенным представлялся именно моральный порог.

Дело в том, что в приличном обществе носителей голубых мундиров (этот цвет был официально присвоен Службе), мягко говоря, не жаловали. И вовсе не из-за расцветки — ничего такого! Просто, как деликатно признавался впоследствии один из «голубых», генерал А. Спиридович, — их «бранили и говорили… что все они доносчики». Он же обижался: «почтенный… русский человек, сын генерала — севастопольского героя» (короче, в связях порочащих его не замеченный), к дочери которого Спиридович сватался, «не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом».