Слушая других - [7]

— ...Я помню такое место: «задомие», — однажды внезапно сказал он с грустной улыбкой. — Это просто место за домом. Мы жили в обычной пятиэтажной хрущёвке, с одной стороны дома была дорога и площадка, а с другой погреба и гаражи. Там было не прибрано и очень странно. Я редко ходил туда.

Алексей на мгновение замолк и тихо произнёс:

— «Задомие»... — он улыбнулся. — Там всегда можно было найти что-нибудь интересное: гайка, голова куклы, большая ржавая шестерня... А однажды мне попался здоровенный подшипник — целое богатство!

Алексей все дальше и дальше погружался в свои воспоминания и со спокойным интересом рассказывал мне про них то. Это была его «шкатулка с драгоценностями». Яркие картинки у него перед глазами.

И во время этих рассказов я чувствовал себя очень грустно, к горлу подкатывал комок, а в груди щемила тоска. Чувствовалась какая-то обреченность, безысходность.

— А ещё, странная вещь, я сейчас не могу вспомнить, было ли это на самом деле или только сон? Нет, я, конечно, могу понять, что когда мне приснились тогда фашисты, то это точно сон был. Но, чёрт возьми, сейчас это вспоминается как нечто реальное, и я задумываюсь: а было ли это на самом деле?

Я с осторожностью делал свои интерпретации. Некоторые Алексей откидывал, но на некоторые явно реагировал гневом и агрессией, но мне он об этом не говорил вслух. «Может быть... Не знаю... Вам виднее», — вот его типичные ответы, за которыми он пытался скрыть гнев.

А потом я обратил внимание на странные движения его правой кисти. Изредка, на высоте волнения или гнева, его правая кисть совершала очень характерные баллистические движения. Алексей пытался скрыть это, прятал руку, сжимал ладонь в кулак. Но экстрапирамидные нарушения[9] — это такая вещь, которую скрыть крайне сложно.

Я зацепился за эту деталь и стал следить за его телом более пристально, тут же всплыло кое-что ещё: еле заметная шаткость походки, когда он входит в кабинет и временами нечёткая, словно, смазанная речь.

Мысленно я вновь подвёл итог: итак, передо мной сидит человек, который скрывает истинную цель посещения терапии, фальсифицирует информацию о себе, имеет малозаметные неврологические нарушения, испытывает гнев, когда интерпретации успешны, не ставит цель на психотерапию, депрессивен (судя по переносным реакциям) и ищет экзистенциального общения.

В довершении ко всему Алексей внезапно произнёс:

— Теперь я понимаю, что попался.

Пазл в голове собрался в единую картину. Я почувствовал, как тело обдало жаром, а сердце забилось сильнее — ответ был найден. Все непонятные моменты вдруг стали кристально чистыми.

— Алексей, — начал я, — скажем прямо: мне кажется, вы несколько недоговариваете о себе и целях своего визита.

Алексей молчал, но его правая кисть совершала хореоподобные[10] движения.

Я продолжил:

— Да, я вижу, что терапия идет вам на пользу, я вижу, что в психологическом плане вам легче. Придя ко мне, вы не совсем понимали, что происходит и что вы теряете, но, по мере нашего общения, вы перешли к злости. Вы злитесь всё больше и больше, так как осознание крайне болезненно. В самом начале, когда я заговорил про ваш возраст, то неверно понял вас. Это печаль и страх не о том, сколько вы прожили, а о том, сколько вам осталось. И судя по тому, как вам плохо и выраженности неврологических нарушений, прогнозы не самые хорошие.

Вид у Алексея был ошарашенный. Он несколько раз порывался что-то сказать, но замолкал. Правая кисть непроизвольно двигалась, словно, бросая невидимый камень.

Я вновь заговорил:

— Понимаю, что это больно и тяжело — перейти от отрицания своей болезни к её осознанию. Гнев здесь крайне важен и уместен. На кого угодно: на Господа Бога, на меня, на врачей, на судьбу... Вы сказали, что попались. И я, как никто другой, понимаю вас. Но проигрывает тот, у кого нет запасного плана. И уверен, что у вас не было плана «Б» на тот случай, если я «раскушу» вас.

— Ну, я... — Алексей растерянно улыбнулся.

— Всё нормально. Главное, что это не пошло вам во вред. Психотерапия работала вне зависимости оттого, о чем мы говорили.

Алексей несколько расслабился, увидев, что я не злюсь на него и не выгоняю из кабинета.

— Знаете, это вообще странно, — сказал я шутливым тоном, — платить деньги и врать на терапии.

Он улыбнулся.

— А теперь о деле, — я принял серьезное выражение, — я, как психотерапевт, готов поддерживать любые ваши начинания, но вот самодеструктивные тенденции обязан конфронтировать. Решать вам — жить или не жить, бороться или нет, но это решение должно быть обдуманным и взвешенным. Вы идете по пути переживания утраты. Утраты своих планов на будущее, утраты здоровья и функций тела. Я могу помочь вам пройти эти этапы, чтобы вы смогли смириться с тем, что происходит с вами. Но смириться — не значит опустить руки. Это значить считаться со своей болезнью и делать что-то с этим дальше. Что именно? Вариантов много, точно больше двух. Ведь, чем дольше ты живёшь, тем дольше ты живёшь...

* * *

Вы многое помните? Уверен, что да.

А «далеко» ли вы помните? Какие самые ранние воспоминания у вас есть? Какие самые ранние «картинки» всплывают в вашей голове? Они цветные? Или черно-белые? Там есть лица родителей? Или там небо? Как звали вашу первую кошку?..