Слушая других - [17]

Меня всегда учили оказывать врачебную помощь людям, несмотря на их статус. Наверное, в этом есть доля романтики и героизма — лечить того, кто лечения-то не заслуживает. Но да, не мне решать, виновен или не виновен человек, я не могу относиться предвзято к больному человеку. Мне должно лечить его болезнь, а не разбираться в хитросплетениях морали.

Это в цивилизованном мире организуют психотерапевтические группы для педофилов и убийц. У нас работа психиатра в тюрьме ограничивается «коррекцией поведения». Как лечить и психотерапировать того, кто не знает, что он болен? Того, у кого больна мораль, а не душа или тело. Я, прежде всего, врач и обязан помогать нуждающемуся в помощи... Хотя это в сего лишь сентенции. Пустое резонёрство...

Что делать, если ты находишься в плену у своего прошлого, если невольное повторение судьбы своих родителей — единственное что есть у тебя?

И как страшно бывает пойти туда, где темно. В самую глубину, в самую тревогу, туда, где живут кошмары...

МАРК

Марк был обычным современным подростком, таких можно встретить повсюду: торговых, центрах и кафе. Окружающим они кажутся шумными и дерзкими, а стиль одежды вызывающим. Старшее поколение упрекает их за частое использование гаджетов, а основной проблемой считает интернет зависимость, причитая, что, мол, в наше время мы такими не были...

Между нами лежала огромная пропасть. Частично проблема была в возрасте, а частично дело было в «подневольном» положении Марка. Выглядело так, что происходящее здесь ему было совершенно ненужно и даже чуть-чуть вредило.

На мой стандартный вопрос «Чтобы вы хотели изменить в себе?», он с лёгким презрением ответил, что с ним как раз всё нормально и меняться надо не ему.

— И вообще, — с раздражением воскликнул он, — что вам всем от меня надо?!!

Он не реагировал на спокойное взрослое предложение, обсудить с какими трудностями он столкнулся сейчас в своей жизни. Всем своим видом он показывал, что единственная его «трудность» — это не в меру навязчивый психотерапевт.

Заботливый тон он также отвергал:

— Боже, — с ещё большим раздражением воскликнул он. — Хватит уже сюсюкать, я не маленький!!!

В какой-то момент я почувствовал, что он добился своей цели — достал меня. Я ощутил закипающую «ярость огня» внутри себя.

После очередного гневливо-презрительного пассажа с его стороны я решил прекратить подобное поведение.

— Послушайте, Марк, мне кажется, вам происходящее здесь нужно ещё меньше, чем мне, — сказал я, прямым немигающим взглядом, смотря ему в глаза.

Он ответил на взгляд, потом отвел глаза и пожал плечами.

— Так понимаю, что вы предпочли бы находиться сейчас в другом месте, — продолжал я.

— Забавно, что на «вы» называете, — сказал он с улыбкой.

У меня возникло странное неприятное ощущение от этого комментария. Похоже, что не совсем осознанно, он попытался обесценить смысл моего прямолинейного обращения к нему, обратив внимание на детали. Это не выглядело как его собственное изобретение, и я предположил, что он научился этому у кого- то из своего окружения.

— Марк, вам это не нужно, а мне это нужно ещё меньше, чем вам...

— Вам платят за это, — перебил он меня. — Это ваша работа.

Вновь как пощёчина: внезапно, неожиданно болезненно

и как-то чужеродно.

С одной стороны, я видел, что он бунтует и сопротивляется единственным доступным для себя способом. Он здесь не по своей воле, а лишь потому, что так захотели его родители. Однако с другой стороны я видел, что он не чувствовал возможным просто встать и уйти. Возможно, норма поведения удерживала его от этого, но также был маленький шанс, что он на самом деле хочет принять помощь, просто не знает как это — просить и принимать участие и поддержку.

Так или иначе, вначале необходимо было призвать его к порядку.

— Моя работа — помогать людям, которые хотят, чтобы им помогли, — я строго посмотрел на него.

— Ясно, — ответил он равнодушным тоном и уставился в окно.

— Послушай, — я без предупреждения перешёл на «ты», — твоя мама попросила тебя проконсультировать. Хочешь ты этого или нет, но до 18 лет ей решать, что с тобой будет. Поэтому мы проведем этот час или, разговаривая о том, как я могу тебе помочь или каждый из нас будет просто заниматься своими собственными делами. Уверен, мы сможем найти занятие себе по душе: я продолжу свою писанину, а ты сможешь вдоволь насмотреться в свою ведроидную лопату.

Я видел, как на какое-то мгновение он растерялся от такой прямолинейности.

— Мне уже ничего не может помочь, — с апломбом сказал он.

О, да, похоже, ещё один подросток с позицией «Я знаю мир -

он стар и полон дряни»[14]. Я подавил в себе желание цокнуть языком и закатить глаза как Тони Старк на известной картинке.

— Вы не верите мне? — он посмотрел прямо на меня. — Конечно вы не верите мне... Кому я вообще нужен.

А вот в этих словах излишней патетики уже не было, за ними чувствовалась настоящая внутренняя боль.

Я ощутил укол совести из-за того, что у меня появилось желание обесценить его переживания. Да, я ничего не высказал вслух, но мысленно отреагировал автоматически и абсолютно неосознанно. Возможно, только его слова про то, что я не верю ему, привели меня «в чувства».