Слушатель - [33]

, — сказал он с натянутой улыбкой. — Не связывайся со мной или я снесу тебе голову.

Либо упоминание действующего чемпиона по боксу в супертяжелом весе, либо спокойный тон, которым Партлоу произнес последнюю фразу, и ее деловой стиль, точно донесший то, что он хотел сказать — что-то из этого охладило запал Донни. Когда в следующее мгновение Джинджер схватила его за руку, чтобы сдержать его и вывести из здания вокзала под присмотром, румянец гнева уже начал стекать с его лица.

Хайнц. Так она его назвала, — подумал Партлоу, прикуривая сигарету. — Кетчуп «Хайнц». А ему подходит. Скорее всего, она уже слишком много раз видела, как с ним случается что-то подобное.

Он выпустил дым в потолок.

Последовав за Джинджер и Донни, он криво усмехнулся и обратился к женщине многозначительным тоном:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, тетя Джинджер.

— Заткнись, — огрызнулась она, и они вышли из здания вокзала на ослепляющий дневной свет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЫН ОРХИДЕИ И ЖЕЛЕЗНОГОЛОВОГО ДЖО

7

И пришел Ол Крэб[20] — впрочем, Кертис знал, что он придет.

Юноша услышал скрип полированных ботинок Ол Крэба по мраморному полу, и почти сразу сам старый краб появился в поле зрения. Он остановился совсем рядом я ним — локоть к локтю. Кертис продолжал толкать тележку вперед и идти, но он знал, что буквально через несколько секунд…

— Остановитесь-ка здесь, молодой человек, — призывно сказал Ол Крэб, и этот жесткий голос, словно донесшийся из-под могильной плиты самого времени, все еще был достаточно сильным, чтобы остановить тиканье карманных часов. А уж тем более — он был достаточно сильным, чтобы остановить работу Кертиса Уотерфорда Мэйхью. — А теперь посмотри на меня, — скомандовал Ол Крэб, и, Кертис подчинился, повернув к нему иссушенное лицо, под кожей которого текла кровь самой темной земли Черного Континента. Ол Крэб выглядел, быть может, даже более иссушенным и высоким внешне, чем Кертис, но, когда темнокожий молодой человек повернулся к нему, стало заметно, что ростом Ол Крэб на два дюйма ниже Кертиса.

— Ты столкнулся с тем парнем, вон там, — констатировал он. — Ты устроил там тот еще бардак.

— Сэр, я просто…

— Ты наехал на того парня, — перебил его Ол Крэб, и Кертис увидел, как его старческие глаза с пожелтевшими белками чуть сместились вверх и влево, глядя в сторону офиса на втором этаже, где босс, наверняка, стоял за своим зеленым тонированным окном и смотрел вниз, уперев руки в широкие бедра, а его лысая голова была склонена набок, словно так он пытался уловить каждый шорох, долетавший из муравейника этажом ниже.

— Ты создал не-при-ят-нос-ти, — продолжил Ол Крэб, голос его звучал тихо, но оставался суровым, как и выражение его лица. — А я не люблю никаких неприятностей в своем доме.

Кертис знал, что у него нет выбора, кроме как сказать:

— Я понял, сэр.

— Скажи, что тебе жаль.

— Мне…

— Не передо мной извиняйся, — перебил Ол Крэб. — Перед моим домом.

Кертис поднял лицо и обратил взор к потолочным вентиляторам.

— Мне жаль, — извинился он перед огромной и необъятной железнодорожной станцией Юнион.

Ол Крэб кивнул, почесав за ухом своей морщинистой лапой.

— Слышишь ее? Она говорит: «Смотри куда идешь, чтобы снова не натолкнуться на какого-нибудь белого мужика, а иначе будешь бестолково приплясывать», — глаза старика снова обратились к офису наверху, но лицо Кертиса расслабилось: босс уже не стоял у своего замаскированного окна. Он в достаточной мере удовлетворился суровым предупреждением и унижением, которое получил чернокожий носильщик. Жизнь могла теперь идти своим чередом.

— Как же меня это все достало, — произнес молодой носильщик по кличке Умник, проходя мимо с двумя чемоданами, — по одному в каждой руке — которые он нес для мужчины в синем костюме в полоску.

Ол Крэб жестом указал Кертису, чтобы тот вернулся к работе, продолжая при этом идти рядом с ним. Они пересекли участок мраморного пола под вентиляторами, щедро направлявшими потоки холодного воздуха на ожидавших поезда пассажиров.

— Как у тебя сегодня дела? — спросил Ол Крэб, заметно смягчившись.

— Заработал доллар и двадцать центов. А один парень дал мне на чай еще тридцать.

— Что ж, отличный заработок. Только не просади все сегодня же.

— Не просажу, сэр.

Это был Ол Крэб — мистер Уэнделл Крэбл — который научил Кертиса вязать веревки, быть хорошим носильщиком и не очень «рычать», произнося слово «сэр[21]», чтобы ни один белый человек не уловил в его голосе несогласия или неуважения. «Всегда говори мягко», — советовал Ол Крэб, — «будь быстрым, делай свое дело, и если кто-нибудь будет обижать тебя, бросать в тебя оскорбления, как камни, пусть эти камни просто скатятся с твоей спины, слышишь?»

Да, сэр. Да, сэр, я слышу.

— Не бери в голову то, что случилось, — продолжал наставлять его Ол Крэб, пока они шли. Он посмотрел направо, на большие часы, висевшие на стене над билетной кассой. Следующий поезд Иллинойс-Централ не должен был прибыть еще час и сорок семь минут, хотя и он, и Кертис знали это и без настенных или карманных часов. После двух лет работы на станции Кертис знал графики поездов наизусть, а Ол Крэб — с тех пор, как начал работать здесь с марта 1911-го — успел выучить каждую трещинку на каждой дубовой панели, каждый скол на плитах платформ, каждый серый кусок гравия на рельсах, соединяющих станции и пересекавших Южную Рэмпарт-Стрит. Белые менеджеры приходили и уходили; уборщики, продавцы в билетных кассах и носильщики устраивались на работу и увольнялись или умирали, но Ол Крэб казался вечным. И если кто и мог назвать станцию своим «домом», то только мистер Крэбл.