Слуги в седлах - [54]

на этом оборвался второй вариант, потому что он вовремя спохватился — кому теперь нужна компетентность старого человека?

Он слишком старый человек на этом слишком современном поприще. Но как это обойти в газетном объявлении?

Может быть, так:

«Доктор техники ищет самостоятельную проектную работу. Ранее работал начальником отдела в крупном учреждении».

Но тогда они сразу узнают, кто он, и не откликнутся. У них не так много крупных учреждений.

Как скрыть возраст и опыт?

Никак. Он просматривал отдел «Требуется...». Там, правда, мелькали иногда должности инженера. Но речь шла об инженерах-практиках, а не об ученых-проектировщиках. Да и то всякий раз требовался перспективный специалист до сорока лет. Неужели он до такой степени неперспективен, что ни на что больше не годится? Но они не про это пишут и не этому придают значение. Они имеют в виду тот комок мяса величиной с кулак, который стучит в груди слева. Мол, до тех пор, пока он не утратил силы и колотится ровно, все в человеке хорошо. Неважно, если в голове ералаш, лишь бы пульс был нормальный. Тогда он — перспективный.

Но такой человек — не то что он.

«Старомодный человек в новомодном мире ищет любую инженерную работу».

Вот последний вариант. Так и придется действовать. Искать любую — хоть самую позорную — работу, лишь бы она была по его специальности. Впрочем, даже это уже не обязательно. Может быть, откликаться на каждое объявление, в котором ищут дипломированного инженера? Скоро он так и станет поступать, лишь бы избавиться от этой тяжести. На что только не пойдешь, чтобы найти лазейку в прежнюю жизнь. Нет ничего более одинокого, чем уволенный со службы за ненадобностью человек. В душе такого человека поднимается страх, как туман на озере.

Он выдвинул ящик стола и уставился на тюбик с таблетками.

Так он просидел уже несколько вечеров. Бессонными ночами, под храп Кристины ему не раз приходил в голову этот тюбик. Чем сильнее становилось чувство бесполезности, тем чаще вспоминался тюбик. Когда он прислушивался по ночам, как в нем поднимается страх, тюбик ни разу не исчезал из памяти. Несколько раз в полночь соблазн становился невыносим. Принять все разом, немного запить и спокойно лечь в постель. Ведь смерть — только тень, отбрасываемая твоим «я», говорят индийские мудрецы. Так оно и есть. «Я» исчезает и сливается со всем и всеми. А теперь это «я» стало ненужным; к тому же это старое, упрямое «я»... Нет, это было бы слишком просто. А этого он не терпел. Кроме того, это значило бы признать свое поражение.

Он встал, вытащил из-под стола портфель и положил в него книги, четыре потрепанных сочинения.

— Ты куда отправился?

Это Кристина.

— В библиотеку.

— Не забудь об обеде.

— Не забуду.

Он надел пиджак.

— А трость не возьмешь?

— Нет.

— Взял бы, раз подарили.

Когда он вышел на пенсию, коллеги подарили ему трость. Он ни разу ею не воспользовался.

— Не зарывайся опять в книгах. Не забудь об обеде. Кайса с Оскари придут.

— Не забуду, не забуду, — сказал он, закрывая дверь, и стал спускаться по лестнице.

В библиотеку?

Об этом он мечтал последние десять лет, думая о будущем. Библиотека и большой старый хлев. Сначала пришлось отказаться от хлева и шампиньонов. Но библиотека пока осталась. Сколько раз он, бывало, представлял себе, как станет с утра до ночи просиживать в библиотеке, когда у него появится время. Теперь есть время, но желания нет. Он так далеко отброшен в сторону, что даже мир книг напоминает ему ту прежнюю жизнь, в которой он раньше жил.

Он пришел в библиотеку и вернул книги: о Ренессансе, о Джироламо Савонароле, о флорентийской теократии и толстую диссертацию Швейцера об истории изучения жизни Христа.

Потом он прошел в читальный зал и стал перелистывать только что изданную в Милане очень красивую, в красном переплете «Историю искусств». Он смотрел на репродукции, но не видел их. Под репродукциями были подписи, он читал их, но не вникал в прочитанное. Он вспомнил, что снова пришло время менять зимнюю одежду на весеннюю куртку и шапку. На берегу уже смолили лодки, когда он шел в библиотеку.

На самом деле смолили, или это воспоминание прошлых лет?

Ну и пусть смолят. На даче все равно делать больше нечего, раз сосняк срубили.

Он закрыл «Историю искусств» и подтянул к себе верхнюю книгу из стопки, приготовленной для него библиотекарем.

Надо было сходить поглядеть — на самом деле там смолят лодки, или он шел по берегу и только думал, что их смолят? А что, собственно, из того, если и правда смолят?

«В марте, месяце метельном, дятел дерево долбит», — прочитал он в книге. Нет. Это же не здесь. Это старое знакомое стихотворение.

Он закрыл книгу, взял портфель, встал и пошел на берег. Лодки действительно приводили в порядок. Скоро обед. Ну и пусть.

Он дошел до своей улицы, взглянул на окна четвертого этажа и повернул обратно в город. Теперь он ниоткуда не возвращается и никуда не идет. И так будет до конца?

Нет. Надо держаться спокойно и сохранять терпение. Это теперь самое главное, если хочешь попасть обратно в прежний мир.

Молодежь толпилась перед кинотеатром.

Он остановился прочесть рекламу.

«Ретиган... Монро... Оливье».