Слуга Божий - [9]

— Я начну читать «Отче наш». Если после третьего «аминь» здесь не будет узника, ты умрёшь… — предупредил я.

Я отпустил его. Он отшатнулся к стене.

— Но сапоги, штаны, господин… Провоняют…

— Отче наш, сущий на Небесах..! — начал я.

— Уже, уже! — Он подскочил к дверям и на кольце с ключами начал искать нужный.

Наконец, железо заскрежетало в замке.

— Осторожно, не сломай, — посоветовал я.

Он проскулил что-то невнятное, повозился ещё немного, а потом вырвал ключ.

— Не тот! — простонал он, глядя на меня с ужасом. Его топорное, тупое лицо было преисполнено отчаяния.

— Первый «аминь» минул, — хмыкнул я. — Серебряная крона, если тебе удастся, — добавил я, поскольку старое, доброе правило гласило: «Позволь людям выбирать между кнутом и пряником». Правда, некоторые считали, что достаточно предложить кнут либо больше кнута, но в данном случае я счёл, что стражник достаточно напуган.

Очередной ключ заскрежетал в замке и на этот раз с натугой, но всё-таки повернулся. Раз, и второй. Двери, дёрнутые сильной рукой, пронзительно завизжали. Мужчина спрыгнул в камеру, разбрызгивая вонючую жижу (я предусмотрительно отступил на шаг), поскользнулся, опрокинулся и окунулся с головой. Вскочил, наверное, ещё быстрее, чем упал, после чего грязно, длинно и замысловато выругался, одновременно фыркая и отплёвываясь. Он нащупал лежащее на полу тело и вытянул его. Крепко обхватил и перебросил себе через плечо. Донёс до дверей и уронил к моим ногам. В последний момент я подвинул ступню, чтобы череп молодого Клингбайла не ударился о камни, а задержался на моем сапоге.

— Получилось, господин. — Стражник с чувством сплюнул чем-то густым и коричневым, а затем обильно высморкался на камни.

Сначала я хотел ему приказать, чтобы он привёл узника в чувство, но решил, что сам сделаю это намного лучше. Я присел над телом и приложил пальцы к шее Захария. Артерия пульсировала. Слабовато, но, всё-таки, пульсировала. Я поразводил его руки, нажал на грудную клетку, а когда его стошнило, и я услышал судорожное дыхание, понял, что все в порядке. Конечно, в порядке, если речь шла только об утоплении. С остальным же всё было хуже. Особенно меня беспокоила грязная, огромная рана на лице. Узник искупался в нечистотах и кошмарно вонял, поэтому пока я не мог определить, начало ли уже гнить тело. Если да — дни Захария были сочтены. А из этого следовало, что у меня никогда не будет случая пересчитать обещанные полторы тысячи крон. Кроме того, сына купца в камере заморили голодом почти насмерть. Несмотря на то, что он был намного выше меня (и поверьте мне, ваш покорный слуга не относится к карликам), я был почти уверен, что поднял бы его одной рукой.

— Берись, — велел я стражнику, указывая на лежащее на камнях тело.

И тут появился Гриффо. На его обычно бледном лице был кирпичный румянец, а на лбу выступил пот.

— Что с ним? — бросил он.

— Если умрёт, то умрёт, а если выживёт, то жить будет, — я припомнил шуточку, когда-то услышанную от студиозов лекарской школы. Хотя, Бог не даст соврать, мне было не до смеха, потому что мои полторы тысячи крон как раз валялись и подыхали.

— Я вызову лекаря с Равенсбурга, — пообещал побледневший Фрагенштайн. — Сейчас велю послать за ним.

— А что там, милостивый государь, с молодым? — стражник перепуганным, тихим голосом спросил об участи дружка.

— Упал с лестницы, — холодно сообщил Гриффо. — Так неудачно, что размозжил себе череп.

Мужчина громко сглотнул слюну, а я подумал, что быть подчинённым Фрагенштайна, это действительно нелёгкий кусок хлеба. Не то, чтобы я не осуждал неоправданно жестокого поведения стражника, но несдержанность действий Гриффо меня однако, мягко говоря, поразила. Кроме того, было видно, насколько сильные позиции у него были в городе, если мог себе позволить безнаказанно убить человека. И это не первого встречного нищего или бродягу, а городского стражника при исполнении.

***

В тюрьме не было лазарета. Я подумал, что мы, инквизиторы, обычно лучше заботимся о задержанных. Ибо часто дело именно в том, чтобы их заботливо выходить — с мыслью об очередных допросах. Смерть обвиняемого в результате пыток или плохого обращения была признаком некомпетентности. Во-первых, тогда закрывался доступ к сведениям, которые он бы мог нам сообщить, а, во-вторых, инквизиторам надо было ведь не замучить допрашиваемого, а предоставить ему шанс на спасение и очищение разума от скверны ереси. Верьте мне, я сам видел многих приговорённых, которые со слезами на глазах благодарили инквизиторов за то, что позволили им сохранить надежду на вечную жизнь у небесного алтаря Господа. А цена в виде острой боли пыток и огненной купели в жаре костра казалась им более чем правильной.

В случае же с Клингбайлом речь о пытках не шла. Этот человек был истощённым, ослабевшим, больным и полыхающим от лихорадки. Для него нашли маленькую каморку с лежанкой, и я велел стражникам принести ведро тёплой воды, бинты и позвать лекаря (поскольку не хотел терять время, ожидая вызванного Гриффо врача, который мог добраться не ранее, чем через два дня). Пока доктор не успел появиться, я обмыл лицо Захария. И то, что я увидел под коркой грязи, мне крайне не понравилось.