Случайные обстоятельства. Третье измерение - [186]

Нет, все пока вроде бы верно. Он стал читать дальше, уже медленнее, чем прежде, не слишком теперь доверяя себе. В одном месте он поставил вопросительный знак на полях, но не жирный, как обычно, а робкий какой-то, не совсем уверенный, чтобы потом еще вернуться и чуть уточнить формулировку.

При всей своей придирчивости Андрей Михайлович смог вычеркнуть лишь несколько строчек, да и то были они по существу правильными, просто в качестве вывода не годились, потому что были достаточно известными.

Он аккуратно, уже с уважением к написанному, сложил всю стопку листков, удивленно посмотрел на них и пожал плечами. Такого с Кирой Петровной ни разу еще не случалось: на двенадцати страницах — ни одного серьезного замечания!

Он позвонил по внутреннему телефону в ординаторскую, и, когда она вошла, шуршащая чистеньким накрахмаленным халатом, стройная и благоухающая, он подумал, что почему-то недооценивал ее раньше не только как аспирантку.

— Прошу вас, Кира Петровна, — дружелюбно пригласил он. А когда она настороженно присела на краешек стула, он с чувством сказал: — Молодец!

Она потупила глаза, покраснела, как он понял, от непривычной для нее похвалы, и Андрей Михайлович не столько о ней с гордостью подумал, сколько о себе: сумел же вот все-таки выучить!

Он ласково положил ладонь на стопку ее листков и повторил:

— Молодец! Оч-чень хорошо!.. Если дальше так пойдет, через месяц можно отдавать машинистке. — Он спохватился — не перехвалить бы! — и уже деловым тоном, отыскав нужную страницу, сказал: — Вот здесь вы пишете, что в результате исследований получили возможность прийти к следующим выводам... Что «элементы внутриорганного лимфатического русла занимают паравазальное положение...».

— Разве я что-нибудь тут напутала? — спокойно спросила Кира Петровна.

Ого!.. Нет, она решительно нравилась ему сегодня. Смотри, даже удивилась! Как будто ей и в самом деле в диковинку, что она что-то может напутать. Так ее, пожалуй, и с докладом на обществе скоро выпускать можно...

— Все у вас правильно, — мягко сказал он. — Но, увы, о паравазальном положении известно было до нас с вами. Так что в тексте можете оставить, но из выводов надо убрать.

Они распростились, впервые довольные друг другом.

С дочерью Андрей Михайлович не виделся, по сути, уже несколько дней. Сплошные у них на этой неделе были несовпадения: то по утрам кто-то из них вставал и уходил раньше, чем другой, едва успев поздороваться и тут же прощаясь; то Женька была в театре или на институтском вечере, а то Андрей Михайлович срочно дописывал статью, чтобы поспеть в сборник, посвященный памяти его шефа.

Справляясь у жены о дочери, он успокаивался, что Женька там-то и там-то или что она дома сегодня, занимается в своей комнате, и ему этого было достаточно, раз местопребывание дочери известно и у нее все в порядке. Как, впрочем, и Женю тоже вполне удовлетворяло, когда она, спросив мимоходом об отце, узнавала, что он у себя в кабинете, занят статьей, и за этими мамиными или бабушкиными словами было то, что отца не следует отвлекать без крайней необходимости.

Безусловно, и Женя и Андрей Михайлович нуждались друг в друге, но любовь их, как это вообще свойственно близкому родству, требовала не столько ежедневного общения между собой, сколько постоянного сознания, что другой всегда где-то рядом, что в любой момент его можно увидеть и поговорить с ним. На самом же деле и виделись и разговаривали они с другими людьми чаще, чем между собой, хотя из этого вовсе не следовало, что эти другие люди были Каретникову или его дочери роднее и ближе, чем каждый из них друг другу.

По времени судя и по тишине в квартире, все, должно быть, уже спали, но на кухне горел почему-то свет. Наверное, Женька, как всегда, забыла погасить его, проходя в свою комнату. Каретников хотел было рассердиться на дочь за вечную ее рассеянность, но лишь неосуждающе покачал головой. Он только что закончил наконец статью, и оттого, что успел к сроку и что она, кажется, славно получилась, Андрей Михайлович чувствовал приятную утомленность и был в эти минуты терпим и благодушен. Он рассудил, что ему, собственно, все равно ведь надо было сходить на кухню, чтоб поискать что-нибудь в холодильнике — кефир или компот, — вот он заодно и свет выключит. .

Оказалось, что Женька сидит на кухне у стола и что-то с увлечением переписывает, склонившись над блеклыми листками машинописи. Наверно, какую-то лекцию.

— Кого я вижу! — проговорил Каретников, входя на кухню. — Если помнишь еще, я твой папа, — как бы представился он, церемонно наклонив голову.

— О-о-ой, и в самом деле! — нараспев сказала Женька. — Здравствуй, па-апочка, милый!.. А я-то думаю: что-то лицо знакомое!..

Они оба рассмеялись. Им нравились подобные розыгрыши, потому что в такие минуты они чувствовали какую-то дополнительную близость друг к другу.

— Статью успел? — поинтересовалась Женя, целуя его.

Каретникову приятно было, что дочь знала и помнила о его заботе, и он, утвердительно кивнув, осведомился в свою очередь, как ей вчера пьеса понравилась, то есть показал, что и он вот тоже помнит и интересуется. Впрочем, так оно и было, но оттого, что это зачем-то требовалось подтверждать и вслух демонстрировать даже перед таким родным человеком, несколько раздосадовало Каретникова.