Случайное сходство - [4]

все темнее светит солнце мертвых,

и глаза привыкли к темноте.

Но и там выпрашивать ответа,

отражая темные лучи,

не пристало путнику в ночи

на дорогах нитяного света.

* * *

Как придет пора ночная,

защебечет вразнобой,

неизбежно начиная

силой мериться с тобой.

За проводкой, за побелкой,

между полом и плитой

самой мусорной и мелкой

заправляет темнотой.

Убеждает за плитою,

что гроша уже не стою

со своею правотой.

По сусекам, для прикорма,

как кухонное зверье

в шустрой панике проворна —

ну, куда мне до нее.

* * *

Это, солнышко, дорога в никуда,

сообщение о ком-то ни о ком.

От песочного, слоеного труда

ядовитая слюна под языком.

Всё глядели, как усталая вода

повторяет их короткие глотки,

обитатели народного пруда,

и не рыбы, а живые поплавки.

Обязательно стояли над душой

доброхоты с папиросками во рту.

Вспоминаешь этот утренник чужой,

словно он тебе написан на роду.

Где мы были? Нас и не было почти.

Взяли марки да обменные значки.

Дети-демоны сошлись на кулачки

разорвать себя на мелкие клочки.

* * *

Ой-ей-ей говорит над рекой

потемневшего неба известка.

А тоску, чем держать за щекой,

положи в холодильник «морозко».

В темноте домовая сосна

чуть слышнее запахнет гвоздикой,

лишь бы утренний свет до окна

не тянулся в пыли полудикой.

Заручись заповедным углом

для короткого что ли озноба,

с чем злосчастье идет на поклон,

а потом возвращается снова

к причитаньям немой широты

и к ручью за бобровой плотиной

с желтоватой нетающей льдиной

на подкладке зеленой воды.

* * *

И ночь с открытыми фрамугами,

с ее приливами, отливами

полна невидимыми звуками

неравномерно торопливыми.

Их сообщения подробные

одно к другому не приложатся,

вот почему края неровные

стригут невидимые ножницы.

* * *

Высоко над Кара-Дагом

светел каменный плавник.

Здесь по складчатым оврагам

каждый дорог золотник.

А сухие травы жестки

для дневного полусна.

Открывается в подшерстке

золотая белизна,

входит в ткань его волокон

и в состав его пород.

Мертвый царь в горе без окон

ест на золоте и пьет.

* * *

Напрасно верит свет ночной,

что он сегодня в господах —

один танцует на стволах

как луч фонарика ручной.

Сквозь ветки черные дрожа,

холодным пламенем полна,

переливается луна,

сияющая госпожа.

* * *

Здесь нет различений: что черные тени,

что белые пятна.

По лунному свету находит смятенье

дорогу обратно.

Рассудок при нем спотыкается, неук,

дичает привычка.

Любому подобен, в толпе однодневок

стоишь, невеличка.

В краю невидимок, слепом обороте,

в окладах бесцветных.

Ночной разговорник как сон о природе

развешен на ветках.

Выходит луна, затемненье раздвинув,

и зев ее львиный

в проталине светлой, чей обод малинов,

висит над долиной.

* * *

Остановится купальщик

на виду у старых лип.

В нем почивший рисовальщик

повторяет их изгиб.

Вслед за ним и лес еловый

позади речных лугов

повторяет чуть медовый

цвет закатных облаков.

С этим отсветом медовым

на изнанке восковой

я живу на всем готовом

возле ямы долговой.

Быстро тает вечер летний

точно мед под языком,

и становится заметней

долг, записанный мелком.

* * *

Путник, постой! Ты просмотрел

весь травостой —

брошенных пик, пущенных стрел

ливень густой.

И ни в какой будущий миг

не повторится стебель сухой,

в землю уйдут сныть, борщевик,

станут трухой.

Шелестом их полнится слух,

с ним говорят тысячи душ.

К небу плывет шелковый пух

в летнюю сушь.

* * *

Был бы художник, писал бы закаты —

праздник багряный ясного свода,

где иероглиф замысловатый

рябью исходит без перевода.

Был бы фотограф, снимал бы на пленку

ту от затылка до подбородка —

умные волосы взяв под гребенку —

линию, все обводящую кротко.

* * *

И во сне боролся с твоим лицом

обращенный ко мне упрек,

что не вхож я в твой беззащитный сон,

что никто его не берег.

И теперь не знаю – ведь я не вхож —

что светилось в лице твоем.

Мимолетной молнии светлый нож

за оконный вошел проем.

Но в ночи, проявленной серебром

улетающего огня,

не будил тебя ни далекий гром,

ни зарницы, белее дня.

Второй подстрочник

Ты живешь и делаешь все, что следует,

но какая-то мутная тень

постоянно рядом с тобой,

как несчастное маленькое привидение.

Что это?

Предчувствие или болезнь?

Кто ты сейчас?

Даже лесная тишь потеряла доброе имя,

и кузнечики пилят ее с какой-то угрозой.

Что же там давится криком, молчит?

* * *

– Хоть я и не протягивал руки,

но это время, будь оно неладно,

когда сдают и не берут обратно,

небрежно загибая уголки,

как будто все в разменную пехоту

назначены бубновому царю.

Давай-давай отсюда!

Ходу, ходу! —

Ну и кому я это говорю,

когда иду, пугая мелких птах,

взлетающих на каждый шорох,

по узенькой тропе в кротовьих норах

на поле в фиолетовых цветах