Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке - [30]

С Вадимом Володя встретился около Дома журналистов. Славное место, между прочим, для поднятия упавшего настроения. Посидев часа два в ресторанчике и приняв по десять граммов алкоголя на каждый здоровый зуб, бывшие друзья выяснили вроде бы все отношения, впрочем, выяснял их только обиженный отсутствием переписки и междугородних телефонных звонков Гордин, а Врунов патетически каялся, поднимая большие мясистые ладони перед собой, мол, сдаюсь, брат, крыть нечем.

Потом Вадим вдруг стукотнул копытами: "по бабам желаю", и москвичу, вроде бы хозяину города Гордину ничего не оставалось делать, как порыться в записной книжке. Тут-то и попался под горячую руку телефон Тины, которая оказалась как раз дома и с удовольствием откликнулась на призыв, пообещав привести подругу. Подруга была, как и следовало ожидать, типичной мымрой, чего не искупала её первая молодость, но все равно при девушках дальнейшая поддача происходила ещё горячее и стремительнее. Не успели оглянуться, как загремел прощальный ресторанный звонок, замелькал верхний свет и сдружившаяся четверка выкатилась на Суворовский бульвар в направлении метро "Арбатская". Владимир Михайлович "на автопилоте" порулил к дому, на север, а друг Вадик исчез, как сквозь землю провалился, как потом оказалось, он увязался провожать девиц.

Утром с похмелья Гордин, маясь вынужденным бездельем (между прочим, он зализывал паразитарно-литературные раны целых три года), решив передохнуть от стихотворных переводов (ах, восточные переводы, как болит от вас голова!), вспомнил, что по пьяни он назначил Тине свидание у памятника Пушкину, раскачался, встретился и выслушал вечером немало интересного. Оказалось, его друг Вадик мало того, что умчался с девицами, так ещё и не стал провожать и дожимать предназначенную ему спутницу, а попытался взять на абордаж Тину, нарушая тем самым неписаное правило джентльмена — не отбивать девушку у приятеля. Впрочем, он наказал в итоге сам себя, ибо напрасно прождал её около театра на Таганке с букетом роз два или три часа. Кажется, Володя с Вадимом больше и не встречался, не считая пары телефонных разговоров за последующие двадцать лет. Между тем бедный Владимир Михайлович, как петух в курятнике, вынужден был не только отстаивать свой приоритет, но и просто обратить внимание на предмет неожиданного мужского противостояния.

Той осенью Тина и впрямь была хороша: скуластое в меру лицо, крупные выразительные глаза, сочные яркие губы, не нуждающиеся в косметике, стрижка "каре", при которой черные локоны энергично двигались в такт всему телу, добавьте сюда высокую крепкую шею, и перед вами представала двойник (двойница?) египетской царицы Нефертити. И все-таки Гордин был так странно устроен, что женщины в его жизни играли гораздо меньшую роль, нежели книги. Не говоря уже о том, что он на самом деле кроме себя любимого обожал только свою несравненную Марианну Петровну, которую к тому же боялся больше огня. Некогда ему было штурмовать египетские миражи и пирамиды.

Прошла зима с вялыми столичными снегопадами, традиционной оттепелью под Новый год, вечной слякотью и грязью окраин, на одной из которых и обретался наш герой. Промелькнула весна, радуя ежегодным очищением не только природы, но и человеческой души.

Новым летом Владимир Михайлович столкнулся с Тиной в толчее на Новом Арбате. Она обрадовалась встрече, сразу же стала живо рассказывать об очередном своем увлечении (она истово посещала какую-то дискотеку, которые были тогда ещё редкостью), невольно напирая на новомодные сленговые словечки и постоянно проговариваясь о необыкновенном диск жокее, посвятившем её в музыкальные новости; сообщила, наконец, что поступила на подготовительные курсы, но уже не на редакторское, а на технологическое отделение, и охотно согласилась съездить к Гордину в гости.

Владимир Михайлович резво забежал вместе с Тиной в новоарбатский "Гастроном", быстро отоварился (болгарский "джин", вишневый югославский ликер, вишневый же компот и импортные финские сигареты, которые сам не употреблял, не коими любил пофорсить перед подружками и коллегами-паразитологами) и на такси наши голубки скоренько долетели до пристанища.

Гордин тогда второй месяц холостяковал (жена с дочкой отдыхали в Абхазии) и одинокие вечера (не считая общения с котом и собакой) изрядно осточертели общительному энтомологу и журналисту

Джин пополам с компотом притупили девичью бдительность, а может быть, она уже давно дозрела до взрослых игр, и через полчаса к обоюдному удовольствию они энергично плескались в аквариуме постели.

Сумерки наступили резко и внезапно. Тина опомнилась:

— Господи, меня же на вечеринке ждет жених! Он убьет меня.

— А где это? — пресыщено поинтересовался Гордин, потягиваясь как ублаженный сырой печенкой кот.

— Да почти там же, где мы сегодня встретились. В начале Кутузовского проспекта. Ой, я же совсем опаздываю, — скороговоркой выпалила Тина, скрываясь в ванной.

Владимир Михайлович по-хозяйски втиснулся туда же и встал под душ рядом с наядой. Теплые колкие струйки воды приятно щекотали плечи и спину, умиротворенно стекая вдоль тел. Он попытался наскоро повторить какую-нибудь композицию из своих предыдущих упражнений, но Тина недовольно оттолкнула его: