Случайная исповедь. Продолжение - [3]

— А, пойдем. Давай жить сегодняшним днем. Завтра, будет завтра.

Глава 2

Рано утром я везу ее в медицинский центр. Ей страшно. Мне тоже. Она специально села на заднее сиденье своей, абсолютно не женской, монстроподобной машины, ключи от которой мне были выданы еще накануне, что — бы я не видел паники, написанной на ее прекрасном лице.

— Все будет хорошо, — бодро говорю я Кате.

— Конечно, будет. Это, просто, нужно пережить — тихо отвечает она.

Сдав Екатерину в руки персонала больницы, я направляюсь к выходу, что — бы отнести в машину, кое — какие, ее вещи.

— Вы Воронову привезли? — уже на выходе останавливает меня молоденькая, но ужасно строгая медсестра. — Наконец-то, хоть одного ее родственника отловить удалось, — яростно сверкает она глазами в мою сторону. — Мы уж отчаялись. Доктор давно уже ждет встречи с вами. Это вы, между прочим, за ним бегать должны. Ступайте за мной.

Я иду за этой строгой девочкой, глядя в ее прямую, словно, высеченную из камня спину. Странно, до сего момента я не озадачил себя узнать фамилию моей Екатерины. Катя и Катя. А она Воронова, оказывается. Катерина Павловна. Павел Воронов, не ее ли отец? Если да, то это все объясняет — и квартиру в высотке и бешено дорогой автомобиль.

Из размышлений меня выводит голос медсестры.

— Тут ждите, вас вызовут, — говорит она и исчезает, оставив меня, один на один, с размышлениями.

Павел Воронов личность известная, крупный бизнесмен, чье имя постоянно мелькает в деловой прессе, меценат. Очень богатый человек. Так вот, кто испортил жизнь моей Катеньки, может, тоска поселившаяся в ней, съедает ее изнутри, переродившись в рак? Сколько же еще ждать? Стою, как дурак, сжимая в одной руке Катину сумочку, в другой — ее смешные, розовые кроссовки.

— Воронов, заходите, — наконец, слышу я из — за закрытой двери. В кабинете меня встречает молодой доктор с уставшими, мудрыми, словно у старика глазами. Он протягивает мне руку для приветствия, и я, пытаясь пожать ее в ответном жесте, поминутно роняю то сумку, то кроссовки, ощущая себя при этом Шуриком из известного всем фильма.

— Сядьте, уже — раздраженно говорит врач, но по появившимся в уголках его глаз морщинкам, мне становится ясно, что ситуация позабавила его. — Наконец то вы соизволили почтить нас своим присутствием — строго говорит он. Не понимаю, как можно так равнодушно относиться к близкому человеку. Кто вы ей? Муж, брат кто?

А действительно — кто? И как ответить на его вопрос. Никто. Не сиделка же, в конце концов. Врач выжидающе смотрит на меня, в ожидании ответа.

— Я ее секретарь, — наконец, определяю я свой статус.

— Мне все равно, кто вы, вообще то — уже более спокойно говорит доктор. — У нее есть родственники?

Я оставляю его вопрос без ответа. Что мне сказать — да, есть, но они не общаются или солгать? Лучше промолчать, не углубляясь в дебри чужих отношений.

— Скажите мне, какие прогнозы? У нее есть шанс — наконец, решаюсь я задать волнующие меня вопросы.

— О каких шансах вы говорите? Какие прогнозы, у нее четвертая стадия рака мозга.

— А терапия? Вы же не просто так ее назначили. Значит, рассчитываете на что-то?

— Химиотерапия, в данном случае, только отодвинет неизбежное, — уже, чуть, мягче говорит врач, и глаза его теплеют — облегчит состояние, на большее не рассчитывайте. Я говорю вам это, что — бы не давать напрасных надежд. Не надейтесь на чудо. Как вас зовут — вдруг спрашивает он?

— Семен.

— Знаете, Семен, я не очень давно работаю тут, но за это время повидал столько человеческого горя, сколько в аду, наверное, не увидишь. И хуже всего не тем, кто уходит. Нет. Для них смерть, почти всегда, избавление. Страшнее всего видеть горе, потерявших близких людей — родителей, детей, любимых. Вы понимаете, о чем я? В последнее время меня все чаще посещают мысли, о неправильности, выбранного мною пути. К чему я говорю вам все это. Цените то, что имеете сейчас. Мой вам совет — дайте ей то, недостающее в ее жизни — любовь, счастье, душевное тепло. Порой такая терапия дает больше, чем химия или операция, которые мучают тело больного. Вы не продлите ее физическую жизнь, но можете оживить душу. Этого порой достаточно.

— Значит, вы предлагаете мне, просто, сидеть и смотреть, я вас правильно понял?

— Я предлагаю вам, помочь ей прожить, отведенное время, счастливой. Я же вижу, что вы любите ее.

— Это, не ваше дело.

— Да, вы правы. Не мое. Простите.

— Это, вы простите мою грубость — смущенно говорю я. — И, спасибо вам. Я попробую дать ей то, о чем вы сейчас говорили. По крайней мере, сделаю все, что в моих силах.

— Ей сегодня будет очень плохо. У химиотерапии много, неприятных, побочных действий. Вы же понимаете, что это такое? Нет, я не понимаю. Никогда с этим не сталкивался, бог миловал. Поэтому, отрицательно мотаю головой — Мы вводим ей препарат, что — бы предотвратить рост опухоли. По сути своей — это яд, убивающий не только пораженные клетки, но и здоровые. По возможности, будьте рядом. Вы справитесь — говорит он, мне напоследок, дав все рекомендации по уходу за Екатериной и таблетки, для комбинирования терапии.

Спустя два часа, проведенные в больничном коридоре, из манипуляционной появляется Екатерина. Она бледна, словно молочная ее кожа, прозрачна и, будто светится изнутри.