Случай в Кропоткинском переулке - [82]

— Виктор, ты любишь джаз? — спросила Марина и подтянула свои красивые ноги под себя.

Он не успел ответить, как в комнату вернулся Сытин с бутылкой. Тут же раздался громкий хлопок, и пробка выстрелила в потолок.

— Торжественный салют! — провозгласил Андрей. — Подставляйте ваши бокалы, ребята!

— Марин, ты про море начинала рассказывать, — вспомнила Света, когда все глотнули обжигающе холодного шампанского.

— Ну да! Там ужас что творится! — воскликнула Марина, возвращаясь к разговору, который был, видимо, прерван приходом Сытина и Смелякова. — Представляете, идём мы с пляжа с папой, и тут я вижу надпись на дороге. Прямо поперёк проезжей части масляной краской написано: «Последнее предупреждение! Наденьте брюки!» Огромными буквами. Там же в плавках нельзя в город войти. Вроде бы курорт, но строгости такие! Ну ладно в плавках, а то ведь и на шорты смотрят косо!

— И в шортах нельзя, что ли? — всплеснула руками Света.

— В шортах можно, но местные всё равно ворчат, плюются вслед. Одна бабища остановилась перед нами, здоровенная такая, ноги как фонарный столб и все в синих пупыристых венах, и ну кричать: «Срамотища, мужик бесстыжий!» Это она про папу, потому что он в шортах гулял. А у самой сарафан обвислый такой, что груди, извиняюсь, наружу вываливаются. И ей не стыдно, что она такая, а шорты для неё — срамота. Бред какой-то!

— Провинция, — снисходительно пояснила Света.

— Да плевать, что провинция! — звонко отозвалась Марина. — Страшно, что могут камнем швырнуть! Дикость такая!.. Мальчики, а почему вы не ухаживаете за нами?

— Момент! — Сытин схватил бутылку и быстро разлил зашипевший напиток по бокалам.

— Давайте, — предложила Вера, — выпьем за то, чтобы люди стали добрее и терпимее.

— Шикарный тост! — поддержал Сытин.

Смеляков с удовольствием сделал глоток после того, как все звонко соприкоснулись своими бокалами.

«Хорошо здесь», — подумал он.

Марина и Света весело щебетали, и их беззаботные голоса органично сливались с джазовой музыкой, словно девочки составляли единое целое с причудливой импровизацией рояля и саксофона.

Мир, в который попал Смеляков, был красивый и основательный.

«Да, в моём родном Тутаеве такие хаты никому и не снились. И таких чудесных компаний не бывает. Там всё проще… примитивнее даже… Всё-таки провинция есть провинция, чтобы там ни говорили. А здесь сказочный дух, удивительный. И девчонки славные… Пожалуй, мне больше нравится Вера, хотя у Марины и Светы фигуры великолепные, но Вера в целом как-то интереснее»…

Время пролетело стремительно, и когда незаметно наступил вечер, Виктор испросил разрешения у Веры проводить её.

— Как коллега коллегу, — пошутил он.

— Коллегами будем, если поступим, — Вера всё время улыбалась, её улыбка наполняла Виктора тёплым спокойствием.

— Не поступлю в этот раз, буду пытаться ещё, — сказал он, когда они вышли из квартиры. — Мне без образования нельзя. Я хочу много узнать, много по профессии получить… Я ведь не так уж много знаю, а мне без знаний нельзя… Понимаешь? Есть люди, которым была подарена удобная атмосфера для воспитания: много книг, общество хорошее, разговоры всякие… полезные… ну, формирующие, что ли… А я понимаю, что я был лишён всего этого…

— Лишён?

Виктор ощутил внезапный прилив доверия к стоявшей перед ним девушке:

— Нет, ты не подумай, что плохо хочу сказать о моей семье! У меня мировые родители! У меня просто шикарные родители! Но они — люди простые… Я не стесняюсь этого. Нет, я горжусь ими! Они настоящие коммунисты! Но у нас в доме не было возможности ходит по музеям и театрам, поэтому я про это ничего, в общем-то, не знаю. А мне ведь тоже хочется говорить со всеми на равных… Ты понимаешь, о чём я?

— Понимаю.

Вера сильно отличалась от Марины и Светы. Она отличалась от всех девушек, с которыми Смеляков был знаком. В её поведении чувствовалась особая раскованность, но не подчёркнутая, как у Марины, мол, я могу позволить себе что угодно, а естественная, подлинная. Возможно, это даже не раскованность, просто не было в Вере внутреннего напряжения, свойственного большинству девушек, в которых присутствовало ежесекундное оглядывание себя со стороны. Вера не интересовалась, какое впечатление она произвела произнесённой фразой, не принимала выгодных поз, не боялась показаться непонятной или смешной, не посматривала украдкой в зеркало, проверяя, не выбился ли локон из-под заколки, не кокетничала.

— Почему ты выбрал профессию милиционера? — спросила она, когда они очутились на погрузившейся в вечернюю синеву улицу. — Случайно?

— Тебя это удивляет?

— Просто любопытно узнать. Романтика? Или всё-таки случайность?

— В каком-то смысле случайно выбрал. Но если посмотреть с другой стороны, то всё так сложилось… Меня как будто судьба подвела к этому выбору.

— Ты веришь в судьбу?

— Это я так, фигурально, — он замялся.

— А я верю в судьбу, — сказала Вера.

— То есть ты считаешь, что всё заранее предопределено? Но ведь это невозможно. Ты же материалист, или нет? — Смеляков растерянно смотрел на неё. — Ведь материя первична… О каком предначертании может идти речь, о какой судьбе? Судьба — это пройденный путь… Вот человек прожил сто лет, прошёл сквозь огонь и воду, и про него скажут потом, что у него была интересная судьба…