Случай в Кропоткинском переулке - [49]

— Внимание! Параграф двадцатый, задачи сто двадцать восьмая и сто тридцатая! Письменно! Буду проверять!

Её уже почти никто не слышал. Это было обычное явление. До конца пятого урока эти четырнадцатилетние ребята, в которых кипела и била через край жажда жизни, досиживали с трудом.

— И подготовьтесь к контрольной работе! Нагибин, если увидишь Исаева, — Галина Семёновна подошла к парте, где пустовало одно место.

— Ладно, передам, — мальчик, к которому она обратилась, кивнул.

— Что он себе думает? Как он собирается экзамены сдавать? — учительница строго сощурилась, глядя на Алексея Нагибина.

Так же сощурившись смотрел Владимир Ильич Ленин с висевшего на стене портрета, но его взгляд был не строг, а скорее весел, с какой-то хитринкой. Такие портреты основателя советского государства висели в каждом классе, в каждом кабинете. Они были такой же неотъемлемой и естественной частью любого общественного учреждения, как стекло в окне. Уже давно никто не придавал им никакого значения, давно не смотрел на Ленина с восторгом и почитанием. Скорее на эти портреты вообще никто не обращал внимания. Ленин был обязательным, но ничего не значившим украшением стены. Помимо лика вождя в школьных кабинетах висели типографские копии портретов великих физиков, математиков, биологов, но если бы не надписи под этими полотнами, выполненными по всем правилам классической живописи, то никто не сказал бы наверняка, чьи это портреты. Но Ленина знали все. В младших классах его называли ласково «дедушка Ленин», ученики же старших классов не упоминали Владимира Ильича, пресытившись на уроках истории бесконечными рассказами о революции 1917 года, о большевистском подполье и о бесчинствах царской охранки. Все эти превратившиеся в легенды рассказы, скучно излагавшиеся снова и снова на уроках, давно вошли в кровь, были хорошо известны, но совершенно не интересовали школьников и лишь нагоняли скуку. Политика и пропитанная политикой история Советского Союза занимала лишь тех учеников, которые были активистами комсомольской организации, да и то лишь в силу необходимости.

Алексей Нагибин затолкал учебники в набухший портфель и торопливо пошёл к двери, слившись с гудящим роем мальчишек.

— Лёша! — окликнул его сзади девичий голос.

Нагибин обернулся. К нему быстро шла красивая светловолосая девочка. У неё были выразительные голубые глаза, тонко вырезанный нос, обворожительная улыбка и постоянно розовые щёки. Белый накладной воротничок ажурно окаймлял верх коричневой школьной формы. Это была Нина Антонова.

— Лёш, послушай, — Нина остановилась перед ним, и Алексей затаил дыхание. Нина нравилась ему, её неповторимый голос, чуть с хрипотцой, не по-девичьи глубокий и бархатистый, приводил его в трепет. — Лёш, говорят, у тебя «Мастер и Маргарита» есть.

— Есть.

— Дашь почитать?

Они вышли в шумный коридор и очутились в густом людском водовороте.

— Дам.

— А то все с ума сходят, говорят, что безумно интересно, — Нина не переставала улыбаться, у неё были фантастически красивые зубы.

— Да, я принесу завтра, — Алексей сглотнул слюну. — Только ты позвони мне, напомни. Ладно?

— Позвоню… Лёш, подожди, не убегай, — Нина схватила его за руку.

— Что? — он с радостью сжал её горячую ладонь.

— Ты в комсомол думаешь вступать?

— Думаю, — Алексей мгновенно потерял интерес к разговору, равнодушно кивнул и скосил глаза на комсомольский значок на левой груди Нины — золотой профиль Ленина на лакированном полотнище красного знамени.

— А почему заявление не подаёшь? Общественную работы ты ведёшь: ты и в редколлегии стенгазеты, и член КИДа[27]. Уже весна, скоро экзамены… Чего тебе до следующего года ждать?

— Рано мне, — он пожал плечами, — я в вашей школе всего год.

Алексей перевёлся в школу № 449 в прошлом сентябре, когда родители обменяли две комнаты в коммуналках на квартиру в новом доме недалеко от станции метро «Семёновская». Со многими ребятами он сошёлся сразу (у него был лёгкий характер), но некоторых сторонился до сих пор, побаиваясь их необузданных нравов. Прежняя его школа была спокойной, миролюбивой, интеллигентной, как и все специализированные школы, куда попадали дети только из так называемых благополучных семей. Но здесь всё было иначе: жёстче, примитивнее, гадливее. Здесь многое казалось Алексею диким и необъяснимым. Даже знание английского языка, который он изучал с малолетства в спецшколе, здесь, в новом окружении, выделяя его из средней массы учеников, ставило Алексея в невыгодное положение: шпана, требуя от Алексея подсказок на уроках, грозила ему кулаками, а кулаки у них были бойкие и увесистые…

— Лёш, хочешь, я дам тебе рекомендацию? — предложила Нина.

— Дай, — он пожал плечами.

Они вместе спустились на первый этаж. В воздухе плавала пыль, поднятая десятками торопливых ног. Возле закутков, выделенных в раздевалке для каждого класса, стояла толкотня. Все спешили поскорее вырваться из школы и потому отпихивали друг друга, пролезая к своим вешалкам. В вестибюле не горела лампочка, кишевшие фигуры школьников казались тёмными и бесцветными, не различался ни синий цвет мужской формы, ни коричневые тона женских платьев, только густые силуэты на фоне бледных окон.