Случай со шхуной - [16]
Кравченко быстро ощупывает американца, находит револьвер, перекладывает в свой карман. Опять шаги.
— К двери! — громко шепчет Илюхин.
— Годдэм! — распахивает дверь Хенриксен и… в тот же миг летит с ног.
Его немедленно связывают.
Кравченко лезет в шкафчик, достаёт галеты и ветчину. Они жадно пьют воду и закусывают.
— Светает, Мыкола.
— Давай торопиться, Гриша. Пойдём на палубу, свяжем ещё тех матросов.
Илюхин берёт у связанного Хенриксена из заднего кармана браунинг, и бойцы выходят из каюты.
Увидев их с револьверами в руках, матросы застывают, выпучив глаза, и поднимают руки вверх. Их тоже связывают…
На востоке разыгрывается заря; видны очертания земли. Это — Аляска. В утренней синеве на северо-востоке бледный свет маяка. Это — вход в порт Ном. Свистит в мачтах норд-ост, огромные валы гонит он, и «Голиаф» то и дело влезает на очередную волну, чтобы, взобравшись, тотчас скатиться с неё.
— Мы сами, браток, теперь капитаны и хозяева! — весело кричит Илюхин. — Что будем делать? Вот фарт!
Удивительное дело: качка на пограничников не действует.
Кравченко взглядывает на восток, поворачивается к западу и направляется к штурвалу. Лукаво усмехается:
— Ох, друже, зараз я такой важный, аж сам соби боюсь, — и добавляет: — Зараз пийдем до дому. Крути ось чёртову колесяку…
И он налёг на штурвальное колесо. Шхуна медленно, нехотя стала поворачиваться. Боковая волна плеснула на палубу, судно дало сильный крен.
— Бачь, яка проклятуща штука: не хоче идти до нас.
— На бога, сволочь, берёт!
— Всяка вошь своего кожуха держится…
— Что будем делать?
— Треба трошки помузговаты…
Посоветовавшись, пограничники спустились вниз, в кубрик, и ещё раз закусили, но уж как следует.
— Смотри-ка, жив! — удивился Илюхин, глядя в лицо Хоукса. Они осмотрели его. На лбу и на голове разведчика была огромная опухоль. Они его связали. — Учись у нас связывать… уж, не бойсь, не развяжешься, — приговаривал Илюхин, скручивая американца.
— Придётся эту падаль везти с собой, Гриша. Заметив боязливый взгляд Хенриксена, Илюхин постарался ему объяснить:
— Будь бы дело на Волге, ты бы у меня, змеиная твоя душа, пошёл, конечно, к ракам в гости. Но пограничники и с подлецами вежливы. Повезёшь нас обратно в Анадырь, сэр.
Но шкипер ничего не понимал. Тогда они обвязали его кругом туловища манильским тросом, руки развязали, а ноги оставили связанными, и в таком виде втащили в штурвальную рубку.
Здесь Илюхин помахал у него под носом браунингом. Шкипер, зажмурясь, опустил голову.
— Не пужай, Мыкола. Вин и так злякався.
— Небось, держать тебя он не боялся…
— Так вин же мериканец!..
— Вот что, Америка, вези нас обратно в Анадырь, понял? Обратно…
И недавние пленники стали показывать на запад, делать повороты кругом, показывать руками, как должна повернуть шхуна, кричать: «Анадырь, Анадырь»… Долго лупоглазый шкипер смотрел на них, как бы раздумывая и не понимая. И долго, всё горячей и горячей, они объясняли ему. Наконец, он решительно взялся за штурвал и повёл шхуну прочь от Аляски.
— Ага, понял. Даёшь Анадырь! — прогремел Кравченко.
— Иес, иес, сэр, — бормотал Хенриксен, глядя на пограничников глазами собаки, ожидающей удара.
Подгоняемый попутным ветром «Голиаф» начал быстро удаляться от берегов Америки.
Связанного разведчика заперли внизу, в кубрике. Там же находился и один из матросов, тоже связанный, второй нёс вахту. Через сутки их поменяли местами. Еду шкиперу носили в рубку.
— Кушай, мистер, кушай, а выпить не дадим. Эта штука не приводит к добру. Даже в воду и то, бывает, сонный порошок подсыпают, — балагурил Илюхин, давая шкиперу есть.
— Кажешь — добру… Хиба ж вин хотив нам добра? — философствовал Кравченко. — Вин пийшов до нас за овцами, а прииде зараз до дому сам стриженый.
И Кравченко окидывал шхуну хозяйским взглядом, шёл проверить кубрик, заглядывал на компас…
Двое суток не спали пограничники. Особенно тяготился этим Кравченко, Илюхин его утешал:
— Нам, Гриша, ничего. Нам пофартило: когда в Америку нас везли, так мы выспались. Вот ему, конечно, потруднее. Только и утешенья, что, может, в последний раз…
На другой день к вечеру, подгоняемый ветром, «Голиаф» опять подходил к посту Ново-Мариинскому. Но американского флага на нём уже не было. При взгляде на невзрачные домишки поста, показавшиеся на этот раз близкими и родными, при виде бежавших к берегу товарищей пограничников у возвращавшихся бойцов что-то ёкнуло в груди и радостное чувство охватило их. Илюхин фальцетом, как он пел на Волге под саратовскую гармонь с колокольцами, хватил во всю силу сложенную им в ту же минуту частушку:
А Кравченко, увидев спешащего на берег комиссара, оглушительным, достигшим противоположного берега лимана басом обрадованно гаркнул:
— Здоровеньки булы, товарищ комиссар!..
Стоит ли утомлять читателей описанием встречи?
Люди нашего поколения знают, как встречают солдаты своих товарищей, считавшихся погибшими или пропавшими без вести, знают и представляют, какие ведутся при этом разговоры, расспросы, рассказы о том, что и как произошло в начале, как и что случилось потом…
