Случай - [2]

Сказал он Витеку это, а также многое другое в лодзинской больнице, ночью, много позже отведенных для посещения часов, в прокуренной комнате, где стоял телевизор. Витек мог допоздна оставаться в этой больнице — здесь же отец потом и умер — благодаря близости отца со спокойной сорокалетней докторшей по имени Кася. Как-то, в промежутке между пребываниями отца в больнице — Витек был уже студентом первого курса мединститута, — неожиданно отменили занятия, и, придя домой раньше обычного, он застал их в весьма недвусмысленной ситуации.

Докторша стояла, опершись о стол: юбка задрана, колготки спущены, — а отец в пижаме стоял перед ней на коленях, уткнувши голову меж ее бедер. Мутный взгляд полуприкрытых глаз докторши при виде Витека вдруг прояснился, и без единого движения, одними глазами она дала ему знак выйти. Разумеется, потом они никогда об этом не говорили. Впрочем, Витек не почувствовал ни отвращения, ни враждебности, он просто вернулся в «Гражданский» пить пиво с приятелями, но картинка запечатлелась в памяти. Надеюсь, эта картинка не будет компрометировать его отца.

В двенадцать лет Витек впервые — в летнем лагере — увидел и познал то, что ксендзы называли грехом. Сперва увидел: в первый же день, в спальне, перед тем как погасить на ночь свет, один из мальчишек, которые были знакомы еще по Варшаве, вдруг крикнул: «Ну, ребята, поехали!» — сбросил с себя одеяло и принялся онанировать. Он был рыжий, звался Краснухой и делал это потом ежедневно. Кто-то пытался ему подражать, но при всех ни у кого не получалось, и до конца срока Краснуха один выполнял свой публичный ритуал. Витек почувствовал зависть, сам точно не зная к чему: то ли грешить захотелось, то ли поскорее стать таким же взрослым, и вот, однажды утром, внимательно наблюдая за Краснухой и дождавшись, пока тот за завтраком откусит первый кусочек хлеба, сказал ему:

— Ты даже рук не вымыл.

— Ну и что? — удивился Краснуха.

— После вчерашнего… «ну, поехали»…

— Ну и что? — повторил Краснуха. — Гляди-ка сюда.

И облизал палец правой руки.

У Витека тогда болел зуб, он плохо спал ночью, ворочался и вдруг очнулся от тягостного полусна, пошел в туалет и там, в летней тишине — где-то вдалеке лаяла собака, — сам себе удивляясь, сделал то, что Краснуха делал в спальне, перед тем как гасить свет. После чего надолго позабыл о зубе, но почувствовал слабость и прислонился к стене. Вернувшись в постель, он заснул и спал без сновидений до самого утра. Потом привык к этому наркотику, и еще в лагере ему не раз случалось в течение дня запираться в туалете или в пустой спальне.

В том же лагере Витек подружился с Даниелем. Даниель был из Лодзи, но жил в другом районе. Они нашли общий язык — отец Даниеля тоже был инженером. Говорили о разном, о девчонках, о молодой воспитательнице, но Даниель сразу же предупредил: «Ты со мной не дружи, я скоро уеду». «Куда?» — поинтересовался Витек, и Даниель ответил: «Далеко». Потом они повсюду ходили вместе. Именно Даниель придумал сказать Краснухе: «Ты даже рук не вымыл», да постеснялся, и это сделал Витек. За неделю до окончания каникул к Даниелю приехал отец, велел ему собраться, и они уехали. Даниель попрощался с молодой воспитательницей — она поцеловала его — и с Витеком.

— Я думал, мы уедем далеко, — сказал ему Даниель, — а теперь папа говорит, что всего-то в Данию. Я тебе напишу.

Они не знали, как попрощаться, с минуту постояли в нерешительности, потом неловко подали друг другу руки, и Даниель записал адрес. Казалось бы, Витек должен был почувствовать обиду, тоску по другу, которого он лишился, и неприязнь к тем, кто его отнял, но нет, он не ощутил ни сильной тоски, ни особой неприязни, — наверно, потому, что с трудом привыкал к людям.

Потом он как-то услышал, что, говоря о нем и не зная, как его описать, один воспитатель сказал молодой воспитательнице: «Ну, невзрачный такой, товарищ того еврейчика». «А, знаю», — сказала воспитательница и ушла.

Еще пару раз он слышал, что люди говорят о нем за его спиной, и всякий раз после этого немного менялся. Как-то летом — было ему тогда семнадцать, и он уже познал вкус женщины — он нечаянно подслушал у озера разговор двух девушек в лодке.

— Ноги стройные, — сказала одна.

— Да, но крутит задом.

Витек подумал, это они о ком-то из подружек, но девушки вдруг заметили его, и он понял, что речь шла о нем. Он перестал вилять бедрами, дома поставил перед собой зеркало и долго вырабатывал мужскую походку.

В старших классах гимназии он должен бы увлечься политикой. Действительность, разумеется, его не устраивала, и в выпускном, возможно, классе он с приятелями учредил тайное правительство. Решено было стремиться к свержению существующих порядков и в духе истинного социализма бороться за власть. Витек стал министром здравоохранения и разработал систему по-настоящему бесплатного медицинского обслуживания, без взяток и частной врачебной практики. Чтобы расширить круг знаний в «своей» области, он сблизился с молоденькой медсестрой из поликлиники. Знакомство с нею он использовал в личных целях, полагая, что делает это ради идеи, — так, возможно, оно и было. Если медсестра дежурила во второй половине дня, они встречались утром; Витек тогда пропускал два урока и не давал ей уснуть, расспрашивая о структуре поликлиники. «Заговор» раскрыли, в дело чуть было не вмешалась милиция, но дирекции школы удалось замять неизбежный скандал. Шестерых членов правительства во главе с премьером раскидали по разным школам. Когда состоялось специальное заседание педсовета, Витека отрядили подслушивать. Конечно же, это скорей входило в компетенцию министра внутренних дел, но тот сдрейфил, и Витек несколько часов кряду провел в котельной, приложив ухо к трубе — так до него явственно доносились голоса из учительской.