Сложенный веер - [265]
— Постойте. Я дам вам план замка, чтобы легче было искать. Я помечу, где могли быть Эрла, Кори и Сон.
— Мне — план Халемского замка? — делихон смотрит на Медео, как на идиота. — Мне… план Халемского замка…
Буквально отшвырнув Медео в сторону с силой, неожиданной в таком пожилом человеке, делихон торопится вниз, к глайдеру, в который уже грузят повелителя Хортуланы. А Медео с недоумением смотрит и слушает, как, перепрыгивая через две ступеньки, чужеземный офицер все громче и громче повторяет, будто хочет заглушить какой-то другой, мешающий ему звук: «Мне — план Халемского замка!!!»
Корто, начальник службы безопасности Делихона
— Эта модель противорадиационного костюма не сочетается с ментошлемом.
— Ну, так снимите.
— Не очень вы хорошая компания, сынок, чтобы при вас ментошлем снимать.
— Как знаете. Я к вам в компанию не напрашивался, — отрезал Хорт. — Можно меня уже отсюда выгрузить?
Корто решительно отбросил ментошлем на сиденье глайдера и выпрыгнул вслед за Хортом. Именно выпрыгнул, а не вылез, чтобы прыжок электрошоком отдался в коленях и позвоночнике, чтобы болью физической заволокло глаза и не было так мучительно смотреть на развороченные останки того, что раньше гордо именовалось родовой крепостью Дар-Халемов.
Не то чтобы Корто прежде не видел разрушенных замков. Ему и самому приходилось, когда-то давно, в другой жизни, поджигать крепостные стены, стягивать с них знамена, подрубать опоры чердаков и подвалов, загонять пинками и мечами бесполезную челядь-итано в конюшни и сараи, чтобы не мешали дарам разбираться между собой.
Смутно помнилось ему, как он, обмотав тряпками мечи, чтоб не зазвенели, втискивается в узкую щель между коваными ставнями, оставленную хорошо оплаченным слугой двух господ, сбегает вниз по винтовой лестнице, выхватывая из креплений на стенах дымные факелы, подносит огонь к соломенным тюкам на полу, распахивает одно за другим окна, чертит в воздухе факелом условленный знак… и откуда ни возьмись на мятежный замок обрушиваются с неба черные тени, несомые широкими сильными крыльями, и раздается из зеленоватой полутьмы одобрительный рык Дар-Халема: «Ах ты, вонючая белая крыса! Ах ты, Корвус! Ах ты, прохвост! Что бы мы без тебя делали?»
Не то чтобы Корвус Дар-Эсиль никогда не видел разрушенных замков. Но то, что находилось перед ним, разрушенным замком в полном смысле слова не было. Это был убитый замок, растерзанный замок, словно живое существо, уничтоженное неживой, бездушной машиной. Таких повреждений не могли нанести люди. Каждое вывороченное из земли дерево, каждый обломок стены, каждый разорванный в клочья лошадиный труп кричал о том, что совершившееся здесь не было делом человеческих рук.
Корто выругался сквозь зубы и зашагал за хортуланцами. Те, как и положено хортуланцам, от ужаса в обморок не падали, деловито переговаривались, пробираясь через руины. Иногда задерживались, положив руку на камень или прислонившись к оплавленному куску непонятно чего, словно прислушивались. Набирались впечатлений.
Император обернулся к Корто, и Корто подумал, что вид у парня совсем нездоровый. Краше в гроб кладут, будто он сам только что выбрался из-под руин этого замка. Надо взять себя в руки и быстрее искать, а то еще этот тут окочурится.
— Налево. Там, в башне, была детская. А под ней — в восточном крыле — комнаты матери.
Хорт вопросительно надул губы, но спорить не стал — поковылял налево. Остановился через несколько метров, сделал попытку присесть, но блутеносборники помешали. Так что он просто, наплевав на свое императорское величие, встал на четвереньки и прополз несколько шагов вдоль потрескавшейся, но не разбитой плиты из умбренского мрамора.
— Здесь, — выдохнул Хорт. — Живое. Не знаю что.
Корто наперегонки с хортуланцами начал копать. Нужно было освободить концы плиты от более мелких обломков, чтобы хоть немного ее приподнять.
Слава прекрасной Лулулле, в окружении хортуланского императора дураков не водилось: все инструменты были под рукой, работали хортуланцы слаженно, хотя и не отличались выдающимися физическими данными. Да и одежонка была — не по случаю. Тем не менее, изорвав в клочья свои халатики, из-за чего все вообще стали выглядеть полуголыми и Корто пришлось отводить глаза, и вымазавшись в грязи и пепле, плиту хортуланцы все же отковыряли.
Под ней обнаружилось небольшое пространство, заваленное кучами мусора (по уцелевшему фрагменту пола Корто догадался, что это площадка парадной лестницы). Никого там не было. Хортуланцы выжидательно посмотрели на императора. Тот в раскопках участия не принимал. Сидел, откинувшись на обгорелый обломок, давал блутен.
— Чего застыли? — высокомерно осведомился Хорт Шестнадцатый. — Копайте, копайте. Там оно.
— Там ничего… — внезапно Корто озаряет. — Там есть! Копайте же, ради святой Лулуллы!
Там — под лестницей — крохотная каморка, где хранилась старая упряжь. Когда Сид и Хьелль были маленькие, они обожали прятаться там, если считали, что их обидели, или если хотели «наказать» взрослых. А уж сколько просидели там — в той, другой жизни — Корвус и другой Хьелль… Дети Медео не могли не оценить прелесть крошечного укрытия.
Приквел к "Вееру миров". Для тех, кто хочет знать, что было пятьсот лет назад.
Меня пытаются убить и съесть пять раз в день. Лишь умение вовремя разнести полдворца и особый дар спасали мне жизнь и честь! Иногда красивые глаза тоже помогали избежать дипломатического скандала. Но опыт подсказывает, что лучше бить чемоданом. Сегодня я собираю информацию про принца оборотней и проверяю его на склонность к изменам. Потом предоставляю полный отчет о короле эльфов. Чуть позже проверяю стрессоустойчивость разъяренного дракона. У официальной королевской «развратницы» очень «потный» график. Меня даже посвящали в рыцари и обещали оплатить торжественные похороны.
Ад строго взимает плату за право распоряжаться его силой. Не всегда серебром или медью, куда чаще — собственной кровью, плотью или рассудком. Его запретные науки, повелевающие материей и дарующие власть над всесильными демонами, ждут своих неофитов, искушая самоуверенных и алчных, но далеко не всякой студентке Броккенбургского университета суждено дожить до получения императорского патента, позволяющего с полным на то правом именоваться мейстерин хексой — внушающей ужас и почтение госпожой ведьмой. Гораздо больше их погибнет в когтях адских владык, которым они присягнули, вручив свои бессмертные души, в зубах демонов или в поножовщине среди соперничающих ковенов. У Холеры, юной ведьмы из «Сучьей Баталии», есть все основания полагать, что сука-жизнь сводит с ней какие-то свои счеты, иначе не объяснить всех тех неприятностей, что валятся в последнее время на ее голову.
Джан Хун продолжает свое возвышение в Новом мире. Он узнает новые подробности об основателе Секты Забытой Пустоты и пожимает горькие плоды своих действий.
Что такое «Городские сказки»? Это диагноз. Бродить по городу в кромешную темень в полной уверенности, что никто не убьет и не съест, зато во-он в том переулке явно притаилось чудо и надо непременно его найти. Или ехать в пятницу тринадцатого на последней электричке и надеяться, что сейчас заснешь — и уедешь в другой мир, а не просто в депо. Или выпадать в эту самую параллельную реальность каждый раз, когда действительно сильно заблудишься (здесь не было такого квартала, точно не было! Да и воздух как-то иначе пахнет!) — и обещать себе и мирозданию, вконец испугавшись: выйду отсюда — непременно напишу об этом сказку (и находить выход, едва закончив фразу). Постоянно ощущать, что обитаешь не в реальном мире, а на полмиллиметра ниже или выше, и этого вполне достаточно, чтобы могло случиться что угодно, хотя обычно ничего и не происходит.
Главный персонаж — один из немногих уцелевших зрячих, вынужденных бороться за выживание в мире, где по не известным ему причинам доминируют слепые, которых он называет кротами. Его существование представляет собой почти непрерывное бегство. За свою короткую жизнь он успел потерять старшего спутника, научившего его всему, что необходимо для выживания, ставшего его духовным отцом и заронившего в его наивную душу семя мечты о земном рае для зрячих. С тех пор его цель — покинуть заселенный слепыми материк и попасть на остров, где, согласно легендам, можно, наконец, вернуться к «нормальному» существованию.