— Не волнуйся, ты меня, правда, спас. О камни бы я разбилась, а твой яд на меня не действует.
— Повтори! — Айрас сам не знал, сказал ли он это вслух или сухие губы отказывались повиноваться, но Кателла ответила.
— Ты спас меня, Айрас. Спасибо тебе.
Но Айраса интересовало другое.
— Почему? Почему на тебя не действует? — корчась от боли, спрашивал он. Боль, страдание, ожоговые пятна, расползавшиеся по всей коже, ничто из этого не имело значения. На нее не подействовало, ей было не больно.
— Я тебе потом расскажу, — мелодичный голос звучал у него в голове успокаивающе. Он чувствовал, как прохладные руки прикасаются к нему, снимают боль. Как все ощущения становятся мягче и в то же время пронзительнее, как, будто маленькие воробышки, трепещут ее нежные слова внутри него, в самом его сердце. На фоне этого обезболивающего покоя, разливавшегося по всему телу, резким диссонансом звучали осуждающие крики, недовольные голоса окружающих:
— Она даже не помогла ему!
— Она сразу его от себя отпихнула! Она даже не сказала спасибо!
— Почему она так просто ушла?
— Да что еще ожидать от этой… с Кризетоса!
«Почему? — думал Айрас. — Почему? Почему они так говорят? Разве они не видят, как она мне помогает? Как от ее прикосновений уходит боль? Как она говорит со мной, поддерживает меня? Они что, все слепые?»
Он с усилием приоткрыл глаза. Он действительно был один. Лежал спиной на горячем песке, ожесточенно хватая ртом воздух. Окруженный людьми — один. Окруженный людьми, никто из которых не может к нему прикоснуться, чтобы помочь. Это пляж, сюда не ходят в перчатках и защитных комбинезонах. Каждый из тех, кто стоит сейчас, с сочувствием глядя на него, знает: даже не стоит пытаться поднять его на руки, положить поудобнее. Это то же самое, что засунуть руки по локоть в цистерну со сжиженным газом.
И Кателла… она не рядом с ним, ее даже нет в кругу этих людей… Почему же я ее слышу? Почему я ее чувствую? Превозмогая боль, Айрас приподнялся на локтях… Вон она. Стоит к нему спиной, лицом к морю, чуть в стороне от волнующегося кружка, обхватив себя руками за плечи, будто все происходящее не имеет к ней отношения.
— Скажи им, пусть разойдутся. Они только мешают, — сказала она. У него в голове. Он понял, что надо слушаться.
— Угу, — он легонько кивнул. Больно. В позвоночнике больно.
— Ты ничего не сломал. Не беспокойся, — в ту же секунду отозвалась Кателла. — Просто пусть они все уйдут. Скорую уже вызвали.
Айрас еще раз кивнул. И взмолился, обращаясь к окружающим:
— Пожалуйста, отойдите. Разойдитесь, пожалуйста. Мне будет лучше, если я буду один. Поверьте, это так.
С облегчением толпа рассыпалась. Рядом с ним остались только Кателла и, разумеется, Лисс. Выражение лица у нее было самое что ни на есть покаянное.
— Ковальская, шла бы ты… — выдавил он из последних сил.
— Ага. Бегу и падаю.
— Лисс, правда… — попросила Кателла.
— Ну, если тебе так надо… — проворчала Лисс. — Пусть поклянется, что не будет тебя обижать.
— Лисс, я могу постоять за себя, — в голосе у Кателлы звучала необычная твердость.
— Ааа, значит, мой папа был прав, — глубокомысленно сообщила Ковальская. — Тогда с тебя, что ли, взять обещание, что ты не будешь его обижать? Ладно, пойду лучше встречу скорую… Мы вызвали такую… для идиотов… ядовитых, жгущихся идиотов… кретинов таких, опасных для окружающих… полных лохов… тупых-претупых…
Для кого еще предназначена скорая, вызванная Ковальской, им расслышать не удалось. Ее бурчание и шаги по песку вскоре слились с шумом прибоя.
— Как? — на большее Айрас сейчас не был способен.
Кателла села рядом и взяла его за руку. Ничего не произошло.
— Хортулана, — коротко ответила она. — Слыхал про такое опасное место?
Глава II. Лучшие чувства императора Хорта
Кори Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата
Такой разношерстной толпы королевский дворец Дар-Аккала еще не видел. Такая разноязыкая речь еще никогда не звучала в его коридорах. Кори кажется, что все происходит одновременно. Невозмутимые верийцы развернули под закопченными сводами, несущими на себе тяжесть столетий, телекоммуникационные экраны, на которых видно, как уходят в пространственный переход ситийские крейсеры, потершись боками о хортуланские дозаправщики.
Свет факелов слился с электрическим светом, заставив не привыкших к такой иллюминации акаллабов жмуриться и отступать все дальше во внутренние покои. Где-то там скрылась и королева.
А здесь — в парадном зале — впервые поставлены стулья и кресла, на одном из которых, неприлично расставив ноги и развалившись, будто он здесь хозяин, восседает Хорт Шестнадцатый, император Хортуланы, вполуха прислушиваясь к тому, что докладывает командору Разумовскому командир разведывательной партии, только что осмотревшей с глайдера развалины Халемского замка. Кори тоже слушает невнимательно: он уже понял, что ничего нового, а главное — ничего утешительного конфедеративные спецназовцы не обнаружили.
На Медео он старается не смотреть. Все слова уже сказаны, а кровоподтек под левым глазом заживет еще до следующего альцедо. Кори даже не попытался прикрыться, когда брат ему врезал. «Я бы на его месте меня убил», — отрешенно думает он и заставляет себя вслушаться в обсуждение доклада разведчиков.
