Слой - [44]

— Не суетись, Школьников. Придем, сядем… Ну, что ты, в самом деле, как пацан… Давай, командуй.

В туалете первого этажа он пустил холодную воду и долго отмывал пригоршнями немного опухший, но почти не болевший нос. Кровотечение прекратилось. Приглядевшись в зеркало, Слесаренко увидел бурые пятна на рубашке и выругался: запасной в кабинете нет, придется ехать домой, пугать жену. Хотя все равно ведь узнает: Виктор Александрович видел в толпе большие зрачки телекамер, но только сейчас соотнес этот факт со всем, что произошло и что он там нёс в мегафон и без мегафона.

Тогда, в толпе, рявкнув матом на бесноватую тетку, и позже, полу-матерясь в мегафон с табуретки, Слесаренко почти интуитивно выбрал образ и модель поведения, позволившие ему завладеть вниманием и сочувствием людей. Еще с партийных времен у него был опыт публичных разговоров — не тех, пленумно-партхозактивных, где тоже был свой язык, свои уставные манеры поведения, — а разговоров так называемых «неформальных», без трибун и повестки дня: на стройках, в заводских цехах, в общежитиях. Не обученный никем и нигде ораторскому искусству, Виктор Александрович вовремя уразумел самое в нем основное: говорить с людьми на понятном и привычном им языке; не бояться крепких словечек, но и не пересаливать ими без надобности; если в публике нашелся враг, то противопоставить ему не себя, а молчаливое большинство аудитории, защищать от нападок не себя, а это самое большинство, сделав его таким образом своим союзником и навязав ему без внешнего принуждения свои мысли и выводы.

В какой-то степени Слесаренко был даже благодарен тетке, разбившей ему нос, потому что он понятия не имел, что делать, пока золотозубая не «подсказала» ему с разворота.

Одно беспокоило: как все это будет выглядеть по телевизору… «Черт подери, и здесь опять нужен Лузгин», — тоскливо подумал Виктор Александрович, припомнив шафраниковскую просьбу-намек насчет депутата Лунькова. — Так не хочется идти с просьбой к Кротову!».

Он включил горячую воду и попробовал отмыть пятна на рубашке — почти получилось. Расправив галстук и застегнув на все пуговицы пиджак, Слесаренко долго курил ждал, когда рубашка подсохнет, затем вышел в коридор и направился в большой зал. На полпути ему встретился Романов, куривший на лестнице в компании с Терехиным.

— Как нос? — сочувственно поинтересовался Романов.

— Я сегодня вас признал, Виктор Александрович. Лихо вы народ угомонили, ничего не скажешь.

— С улицы все ушли?

— Все. Правда, милицию пока не распускаем, чем черт не шутит: вдруг не договорятся и опять пойдут?

— Не пойдут, — вступил в разговор Терехин. — Мэр их сейчас окончательно утихомирит.

— А что, он уже там? А как же Дума?

— Объявили перерыв на час по причине чрезвычайных обстоятельств. До нас, чувствую, дело сегодня не дойдет.

Терехин имел в виду стоявший предпоследним в повестке дня вопрос о целесообразности размещения бюджетных строительных средств на счетах тюменского филиала «Регион-банка». В принципе, вопрос был уже решен предварительно, и не в пользу Терехина, однако следовало соблюсти формальности и «провести» его через Думу.

Нельзя сказать, чтобы Виктор Александрович имел что-то серьезное против председателя комитета по строительству и его идеи насчет «Регион-банка». Да, разведка доносила, что банкир Кротов в последнее время «снюхался» с Терехиным, и как-то в этом замешан журналист Лузгин, но, честно говоря, Слесаренко было на это начихать. Ну, снюхались, ну, химичат, очевидно; а кто нынче не химичит? В конце концов, не воруют же в открытую. А вот коттедж трехэтажный Терехин заварганил не вовремя. Ну да черт с ним, его проблемы. Сам Виктор Александрович строил коттедж поскромнее и строил давно, уже пятый год, так что за давностью лет о нем уже перестали говорить даже самые завзятые сплетники и борцы за социальную справедливость.

Слесаренко давным-давно понял, что любая война неэффективна, и всегда избегал конфликтов, ежели ситуация тому не препятствовала. И, надо признать, его покоробили настойчивость и чуть ли не приказной тон, которым бывший его коллега по горкому, а ныне президент «Промспецбанка» Бондарчук выразил пожелание иметь на своих счетах терехинские деньги. Виктор Александрович пытался было разговор замять, но Бондарчук сунул ему телефонную трубку и сказал: «Не понял — звони первому» (так они по сей день именовали в своём кругу бывшего горкомовского босса). Слесаренко никому звонить не стал — не забыл еще, кто такой первый и каково бывает тем, кто идет с ним не в ногу. Поэтому в тот же день к вечеру он сам зашел к Терехину и сказал, что есть мнение перевести деньги в «Промспецбанк». Терехин слегка побледнел, поинтересовался, чьё же это мнение. Слесаренко без обиняков сказал, чьё. Больше к этой теме не возвращались: Терехин в недавнем прошлом работал в райкоме и понимал, что к чему, когда «есть мнение».

— Дойдет, не дойдет — не важно, — сказал Виктор Александрович. — Ты давай сам не тяни с этим делом, а бумагу мы тебе пришлем.

— Но я все-таки хотел бы присутствовать, — с явным нажимом произнес Терехин.

— Тогда жди, — ответил Слесаренко и пошел в зал.