Слой 3 - [37]

– Вот это да! – сказал Лузгин, оторопело раскинул руки и тут же хлопнул себя по бокам, удерживая сползающую простыню. – Вы где тут прячетесь, что я вас не видел? Или только пришли?

– И Кротов здесь? – спросил Виктор Александрович.

– Естессно! – мотнул головой Лузгин. – Сауна или бильярд. Как положено. А-а, понял! – Он еще раз тряхнул лохмами. – Пулька наверху. Как положено. А вы к нам заходите. Соседняя дверь и прямо, прямо... Только в бассейн не свалитесь...

– Прошу прощения, – сказал Слесаренко и открыл дверку первой кабины. Лузгин сделал шаг в сторону и поклонился.

– Бум ждать!

Виктор Александрович заведомо долго мыл руки душистым жидким мылом и прислушивался к звукам в коридоре. Потом ополоснул лицо, промокнулся бумажным толстым полотенцем, причесался и выглянул в коридор два охранника и больше никого.

Виктор Александрович поправил галстук и осторожно пошел налево. Справа длилась белая пустая стена, и где-то в ней был потаенный проход. Стена была ребристой, полосатой, из так называемых европанелей, и дверные сопряжения пропадали в этих ребрах и полосах. Можно было прохлопать, продавить ладонью весь этот многометровый стенной прогон, и дверь бы обнаружилась, поддалась нажиму, но Виктору Александровичу было унизительно вот так вот тыкаться на глазах у охранников, и он совершенно неожиданно для себя открыл указанную Лузгиным дверь. Такой же белый коридор, освещенный одной лампочкой у входа и удаляющийся в постепенно густеющую темноту. Пол был застлан ковром, Слесаренко пошел бесшумно и настороженно и на пол пути вздрогнул от звука взорвавшейся под ударом тяжелого тела воды, услышал непристойно близкий женский визг и довольное мужское рычанье. Он развернулся и быстро пошел обратно.

– Доброй ночи, – сказал охранник, щелкая замками и отворяя ему дверь.

– Доброй ночи.

«Вот, значит, как они время проводят...» – Слесаренко шел в темноте широким шагом, почти наобум, с одной лишь мыслью выйти на дорогу, а там он поймет, куда двигаться дальше. Какие-то странные здания окружали его – нежилые, без окон, с массивными стенами и заборами из бетонных панелей. Под ногами скрипел песок, иногда Виктор Александрович натыкался на узкие дорожки тротуаров, появлявшихся ниоткуда и гак же пропадавших в никуда. Слесаренко сбавил шаг и вслушивался, когда же дорога обнаружит себя моторным шумом. И вдруг услышал явственно, как впереди промчалось что-то с ревом и грохотом и замерло неподалеку в скрежете тормозов. «Ну вот, теперь все в порядке». Слесаренко пошел спокойнее, только сейчас ощутив по-настоящему пустынный холод ночи. Он несколько раз глубоко вздохнул и помахал для согрева руками.

Обогнув еще один забор, он увидел метрах в десяти накатанную колею песчаной дороги, а за ней деревья и черноту и понял, что вышел совсем не туда. Он выругал себя за беспечность, за старую начальственную привычку не обращать внимания, куда и как тебя везут – зачем, если снова погрузят и доставят, где взяли. И вообще весь этот ночной закидон был сплошной нелепостью, упрямым безрассудством с самого начала, когда не совладал с нахлынувшей тоской и одиночеством и поперся, дурень, в ресторан искать прибежища. Ведь сразу, как увидел Федорова, понял, что ошибка; почему же поехал, почему поддался минутной слабости? И встреча с Лузгиным, распаренным и пьяным, и все то, что приоткрылось внезапно, как бы рывком непарадной двери, за этим туалетным столкновением – подпольное, подвальное, обманное, хитро спрятанное от него, потаенная жизнь его главных советников – словно щеткой прошлось по душе, исцарапав ее и очистив. «Так и надо тебе», – мысленно высек себя Слесаренко и поднялся по увалу на дорогу.

В полусотне шагов на обочине виднелся короб вахтового «Урала», три мужика возились у заднего борта, ругаясь друг на друга и размахивая руками. Виктор Александрович пошел к машине, вглядываясь в сутолоку матерящихся мужиков. Откинулась со скрипом задняя грузовая дверь, в проеме выглянул четвертый с белым в темноте лицом, увидел Слесаренко и что-то сказал, и вот уже все четверо молча смотрели на приближавшегося Виктора Александровича, и он как-то сразу почувствовал, что лучше бы к ним не ходить, от молчащих людей у машины исходила опасность, он был лишним для них в непонятной ночной суете, но, как и в случае с Федоровым, что-то упрямое и постороннее не разрешило ему отвернуть.

Слесаренко подошел и поздоровался.

– Не подскажете, как выйти на главную улицу?

Трое на дороге разглядывали его без движения, четвертый спросил свысока:

– Заблудился, что ли?

– Немножко, – ответил Слесаренко.

– Откуда идешь? Не помнишь?

Вопрос прозвучал оскорбительно, словно Виктор Александрович был пьяным забулдыгой.

– Да какая вам разница, – сказал он с легким недовольством в голосе. – Если прямо по дороге, я попаду на проспект нефтяников?

– Попадешь в жопу пальцем, – сказало лицо в проеме. – Откуда топаешь, спрашиваю.

– Из... спорткомплекса, – с запинкой выговорил Виктор Александрович.

– В бане был?

– Какая разница! Вы что, дружинники? Вам документы предъявить?

Трое внизу засмеялись, и один сказал:

– Ага, дружинники... Ты что здесь делаешь?