Слой 3 - [31]

Он выбросил окурок и плечом вперед полез в толпу, приближаясь к ее эпицентру. Не дойдя двух шагов до края внутреннего круга, он прекратил движение и стал смотреть и слушать.

Громче других кричала полная женщина в хорошем кожаном плаще, прижимая к его большим накладным карманам головы стоящих по бокам детей – мальчика и девочки в одинаковых оранжевых курточках; у девочки поверх «болоньи» свисала аккуратная красивая коса.

– Они-то в чем виноваты? – Женщина коротко стукнула в грудь стоящего перед ней мужчину и снова прижала мальчишкину голову. – Первый раз за три года путевку дали в санаторий, в детский, понимаешь, а у него легкие, он северный ребенок, он в жизни моря не видел, ты, морда твоя паршивая!.. Убирайся отсюда, гад, убирайся, или я за себя не отвечаю! – выкрикнула она и заревела в голос. – Что вы за люди? Сволочи вы, а не люди...

– Я вас понимаю, – громко, с надрывом произнес мужчина. – Но и вы нас поймите! Сами дошли до крайностей, наши бабы уже на рельсы лечь готовы!

– А пусть ложатся, – ровно, без истерики, сказала женщина в плаще. – Лучше на рельсы, чем с такими сволочами жить, как вы.

– Да что ты мелешь, стерва! – новый бабский голос взвился над толпой. Лузгин не видел, кто это, лишь замечал над плечом у мужчины дерганье цветастого платка. Ишь ты, блин, «пусть ложатся»! Сама в отпуск собралась, денежки-то есть, получается, а нам тут жрать нечего, еще и детей привела, бесстыдница, какая ты мать после этого, сама давай уматывай, морда вон с жира трескается...

– Убила бы, – все тем же ровным голосом сказала женщина в плаще. – Вот так вот взяла и убила бы.

Лузгин поежился в толпе и на секунду опустил глаза, но снова поднял их и поискал среди голов черный зрачок телекамеры. Он увидел сердитого Мальцева, сжимавшего в кулаке гранату микрофона, и за его спиной горбатый силуэт «Бетакама». Работают, отметил он, пусть работают.

Это была его идея – пригнать сюда отпускников с вокзала и напустить их на пикетчиков. Слесаренко идея не понравилась, и Кротов быстро снял ее с обсуждения, а потом провернул все втихую с Вайнбергом, а Лузги на похвалил за изобретательность и поругал за длинный язык: есть вещи, о которых «заказчику» лучше не знать. «Целее будет», – сказал Кротов. Сейчас Лузгин стоял в толпе, зажатый людьми со всех сторон, и почему-то совсем не гордился своей хваленой Кротовым изобретательностью. Он поерзал немножко плечами, отвоевывая пространство, и в этот момент по ушам хлестанул неожиданно близкий и яростный вопль тепловоза.

Вместе со всеми повернув голову налево и приподнявшись на носках, Лузгин увидел копченый бок локомотива и череду обшарпанных вагонов, выползающих из-за леса.

Люди на рельсах стали подниматься на ноги, кто-то крикнул: «Плакаты, плакаты!», – толпа качнулась к насыпи, как вода в тазу, выплеснув на откос темные брызги шевелящихся спин, за автобусами расчирикался милицейский свисток – вот уж не думал, что у ментов свистки остались. Тот же голос, что кричал про плакаты, настойчиво требовал сесть, не стоять, и люди на рельсах принялись быстро садиться, толкаясь и вертя головами, мужской голос нервно выругался матом; двое на рельсах остались стоять в полный рост, лицами к приближающемуся тепловозу.

– Прессу, прессу пропустите! – выкрикнул Лузгин и рванулся сквозь толпу вперед, страшным взглядом и жестами подгоняя туда телегруппу.

В сотне метров от пикета поезд со скрежетом встал, очень громко и как-то беспомощно рявкнув три раза гудком. Из кабины тепловоза спустился на гравий человек в железнодорожной одежде и зашагал вдоль рельсов к пикету. Подойдя ближе, он снял фуражку и поздоровался. Ему ответили нестройно и угрюмо.

– Может, пропустите? – спросил машинист. – Все-таки пассажирский...

Один из стоящих пикетчиков молча помотал головой, а другой сказал вполголоса:

– Исключено. Лучше оставим эту тему. Возвращайтесь к поезду и объясните пассажирам, что мы не уйдем. Мы приносим свои извинения, но... у нас нет выбора. Поезд дальше не пойдет.

– Так это... – промямлил железнодорожник, – уголовное ведь дело, ведь... посодют!

Не «посодют», – пикетчик улыбнулся, а второй добавил: – Давай, дядя, топай отсюда. Тут люди нервные...

– Да мне-то что? – Машинист надел фуражку, вздохнул с чувством исполненного долга и неспешно поплелся назад. Шагах в десяти он обернулся и крикнул: – Воды в составе нет! На станции должны были залиться!

– Мы пришлем водовозку! – громко сказал первый, интеллигентного вида пикетчик. – И не стойте здесь... возвращайтесь в Анохино.

– А то засрете тут всю округу, пока стоять будете! крикнул второй, и люди на рельсах и в толпе засмеялись.

Лузгин почувствовал, как спало напряжение. Он стоял в нижней точке кювета и хорошо видел, как первый пикетчик подмигнул второму и стукнул его кулаком в плечо. Милиционеры на другом от насыпи откосе переминались с отсутствующим видом. Взревел на миг и ровно забубнил мотор «икаруса» поодаль. «Ну, вот и все, – усмехнулся Лузгин, – а ты боялась». Он достал сигареты и закурил, размышляя, что теперь делать с сюжетом.

– Э, друг, подкурить найдется?

Он посмотрел наверх: второй пикетчик двигал пальцами у губ, обозначая желанный процесс. Лузгин кивнул и полез к рельсам по скользкому гравию насыпи.