Слово солдата - [2]

Так что же у меня с ногой? С опаской переваливаюсь на бок. Боюсь даже глянуть на ступню левой ноги, которой, может, и нет совсем. Оказалось, ничего страшного. «Мессершмитт» немного просчитался, и крупнокалиберная пуля, начисто срезав каблук сапога, не достала пятки самую малость.

Одновременно радость и огорчение всколыхнули душу. Было ясно, что обыкновенная и будничная фронтовая беда на сей раз пронеслась мимо. Но ясно было и то, что до полного развала в такой непролазной грязи моим вытяжкам осталось совсем немного. А где взять на мою ногу другую обувку?

В тот день еще несколько раз проносились над лесом вражеские самолеты, но теперь мы были настороже и, едва раздавалась команда «Воздух», дорога мгновенно оказывалась пустой.

Около полудня объявили привал, подошла полевая кухня, повозка с хлебом и другими припасами. Для начала каждый получил по куску хлеба и большой жирной селедке. Никогда после не приходилось мне есть что-нибудь более вкусное.

Но кроме селедки в тот раз ничего другого не досталось. Где-то неподалеку ухнул тяжелый вражеский снаряд. За ним второй, третий…

— Кончай обедать! Рассредоточиться!

Мы бросились на противоположную сторону дороги. Торопливо построились роты и, увеличив интервалы, двинулись дальше. Мимо, попыхивая необыкновенно вкусным паром разомлевшей каши, протарахтела полевая кухня. Больше мы ее не видели.

К вечеру были почти у самой передовой. Остановились в редком лесочке, где находились ближние тылы дивизии, в которую мы шли. Сюда изредка залетали вражеские снаряды и мины. Невдалеке переговаривалась пулеметной дробью передовая.

Накрапывал дождь. Было приказано рыть блиндажи, и мы дружно взялись за дело. И тут-то напомнила о себе селедка, которую мы ели на марше с таким аппетитом. Нестерпимо хотелось пить, а вокруг только грязные лужи да набухшие влагой голые ветви, опавшие листья.

Нашему отделению достался почти готовый трофейный блиндаж, и мы справились с делом раньше всех. Невдалеке, на склоне холма, оказалась чудом сохранившаяся скирда соломы. Перекрыли бревнами крышу, засыпали землей — и готово немудреное солдатское жилище. Тепло и уютно. Солома на потолке, солома под боками. Снопами той же соломы закрыли дверь блиндажа. А у выхода совсем по-домашнему коптит каганец — плошка из крышки трофейного котелка.

Все было бы хорошо, и некоторые уже блаженно похрапывали на свежей соломе, если бы чертовски не хотелось пить. Селедка напоминала о себе все сильнее. Мой односельчанин и сосед Степан Басюк, будучи несколькими годами старше меня, не вытерпев мук жажды, дважды отправлялся с котелком на поиски воды и все безуспешно.

— Стоим в таком гиблом месте, что везде грязи по колено, а чистой воды — ни глотка, — ворчал Степан, укладываясь на соломе.

Из его же рассказа мы узнали, что неподалеку дымит чья-то полевая кухня, рядом с той кухней, на повозке, полная бочка воды, но подступиться к бочке никак нельзя. Какой-то необыкновенно свирепый старшина гонит всех прочь, близко не подпускает никого к своему хозяйству.

— Чистый аспид… — засыпая, бормочет Степан.

Недолго пришлось нам блаженствовать в теплой, уютной землянке. Сквозь сон я услышал, как невдалеке рванул вражеский снаряд, прошуршала над головой осыпающаяся с потолка земля, заскрипели бревна. А еще через минуту раздался истошный крик:

— Братцы, горим!

В том месте, где недавно так уютно, по-домашнему коптил самодельный каганец, полыхало пламя. Сухая солома с веселым треском на наших очумевших спросонку глазах превращалась в сплошную золотистую стену нестерпимого жара. Было ясно, что огонь отрезал нам путь к спасению — горело у выхода…

Кто-то первым решился на единственно верный шаг: разогнавшись, протаранил головой горящие снопы. Только искры брызнули во все стороны, от чего пышная соломенная постель запылала еще веселее. Но оторопь прошла, и мы, накинув на головы шинели, один за другим выскочили наверх.

— Что, поспали, вояки, черт бы вас побрал, — прибежал откуда-то командир взвода. — Какой же это дурак надоумил вас ставить плошку у входа да еще на соломе? Тушить! Живо! Заваливай вход!

— Вещмешки там…

— Живо, говорю! Радуйтесь, что сами уцелели.

Через минуту все было кончено. Там, где еще недавно мы блаженствовали на свежей, пахнущей солнцем и летом соломе, зияла черная яма да местами из провала струился голубоватый дымок.

Тишина. Нудно и так неуютно шуршит в голых ветвях холодный осенний дождик.

Наши вещмешки — у кого с сухим пайком, а у кого с куском домашнего сала — где-то догорали под толстым слоем земли и обугленных бревен. Из всего нашего имущества каким-то чудом уцелел лишь Степанов круглый, защитного цвета котелок. Видимо, после неудачных поисков воды так и уснул мой односельчанин со своим верным спутником.

Невдалеке за деревьями пофыркивали лошади, бренчали пустые ведра, глухо бухала крышка полевой кухни. Время от времени там раздавался чей-то сердитый, начальственный бас.

— Вот он, старшина… — тоскливо смотрит Степан в сторону кухни. — Жалко ему воды. Кричит: «Где я наберу для всех? Из чего обед варить буду?»

От кухни тянуло вкусным дымком. Но есть не хотелось. По-прежнему нестерпимо хотелось пить.