Слово — письмо — литература [заметки]

Шрифт

Интервал

Большинство составивших этот том статей и рецензий было опубликовано в книгах и периодике (библиографические указания даны в сносках); тут они по возможности дополнены отсылками к новейшим публикациям.

По большей части они включены в книги: Гудков Л., Дубин Б. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М.: Новое литературное обозрение, 1994; Гудков Л., Дубин Б., Страда В. Литература и общество: Введение в социологию литературы. М.: РГГУ; Институт европейских культур, 1998.

См.: Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.: Эпицентр; Харьков: Фолио, 1995.

См. монографии: Есть мнение!: Итоги социологического опроса. М.: Прогресс, 1990; Советский простой человек: Опыт социального портрета на рубеже 90-х. М.: Мировой океан, 1993; а также публикации в выходящем с 1993 г. журнале «Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения» (с 1998 — «Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены»).

Это не значит, что автор устраняется от собственных оценок — просто он стремится сделать их средством работы, а не способом самозащиты и препятствием на пути к пониманию, сделать, скажем так, микроскопом, а не кастетом.

Подробнее см.: Гудков Л. Кризис высшего образования в России: конец советской модели // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1998. № 4. С. 32–45. За два прошедших года диагностированная в статье ситуация еще обострилась.

Доклад был произнесен на Третьих Тыняновских чтениях (1986); опубликован в: Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988. С. 236–248.

Анализ проблемы см. в работе: Чудакова М. О. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // Тыняновский сборник. Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 103–132.

Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1983. С. 283.

Там же. С. 169, 189.

Там же. С. 264.

Эйхенбаум Б. Мой временник. Л., 1929. С. 55.

Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М., 1929. С. 7.

Эйхенбаум Б. Указ. соч. С. 59.

Шкловский В. Гамбургский счет. Д., 1929. С. 107.

Ср. групповое самоопределение: «не формалисты, а <…> спецификаторы». — Эйхенбаум Б. Вокруг вопроса о формалистах // Печать и революция. 1924. № 5. С. 3. О роли социологии в связи с этим см.: Томашевский Б. Формальный метод (вместо некролога) // Современная литература. Д., 1925. С. 152.

Эйхенбаум Б. В ожидании литературы // Русский современник. 1924. Кн. 1. С. 281.

Эйхенбаум Б. Вокруг вопроса о формалистах. С. 12.

Шкловский В. Третья фабрика. С. 89. Ср. о том же: «время литературной реакции» (Шкловский В. Гамбургский счет. С. 75).

Эйхенбаум Б. Мой временник. С. 60.

Там же. С. 51.

Шкловский В. Третья фабрика. С. 82.

Вольпе Ц. Теория литературного быта // За марксистское литературоведение. С. 147.

Эйхенбаум Б. 5 = 100 // Книжный угол. 1922. № 8. С. 40.

Ср. требование «установить закономерное соответствие известных поэтических стилей стилям экономическим, закон единства поэтического и жизненного стиля» (Ефимов Н. И. Социология литературы. Смоленск, 1927. С. 59).

Шкловский В. Поденщина. Д., 1930. С. 173. Ср. далее о литературной учебе: «Мысль о том, что можно учиться у классиков, основана на мысли о неизменности и всегдашней ощутимости старой художественной формы» (Там же. С. 182). Напротив, в реальной ситуации «учебы» проявлялась полная «неощутимость»: таков случай с Горьким, спутавшим Пушкина и Надсона (Там же. С. 184).

Шкловский В. Розанов. Пг., 1921. С. 24.

Эйхенбаум Б. В ожидании литературы. С. 280.

Шкловский В. Тарзан // Русский современник. 1924. Кн. 3. С. 254.

Эйхенбаум Б. В ожидании литературы. С. 280.

Журналист. 1925. № 8–9. С. 33.

Там же. С. 28.

Эйхенбаум Б. Мой временник. С. 85.

Об этих планах структуры сложных социальных действий, включая экономическое, см.: Левада Ю. А. Статьи по социологии. М., 1993. С.61–70, 88–98. Тынянов предлагал дифференцировать и проблематику анализа «быта»; см. его понятие «речевой функции быта» (Тынянов Ю. Н. Указ. изд. С. 278).

См.: Шкловский В. Чулков и Левшин. Д., 1933. С. 237–239, где развитие литературы помещено в рамки исторического процесса блокировки просвещенческих импульсов экономической динамики (в частности, города) бюрократическими административными структурами с их традиционалистской идеологией «официальной народности».

См.: Никитин М. И. К истории изучения русского лубка // Советское искусствознание. 1986. Вып. 20. С. 403 (ср.: Там же. С. 393).

Гаспаров М. Л., Смирин В. М. «Евгений Онегин» и «Домик в Коломне»: пародия и самопародия у Пушкина // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 254–264. О поисках Тынянова-писателя в этой связи см.: Тоддес Е. А. Неосуществленные замыслы Тынянова // Тыняновский сборник: Первые Тыняновские чтения. Рига, 1984. С. 39–41.

Тынянов Ю. Н. Указ. изд. С. 283.

Там же. С. 513.

Там же. С. 277.

Социолог знания увидел бы в этой податливости теоретического концепта воздействию «реальности» своего рода методологический эквивалент того фатализма, который сказался в «Третьей фабрике» Шкловского и культурной позиции Эйхенбаума (см. указанную выше статью М. О. Чудаковой, а также: Чудакова М., Тоддес Е. Страницы научной биографии Б. М. Эйхенбаума // Вопросы литературы. 1987. № 1. С. 128–162).

Первоначальный вариант статьи под названием «Быт, фантастика и литература в прозе и литературной мысли 20-х годов» опубликован в: Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения Рига, 1990. С. 159–172.

Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 150. (Далее ссылки на эту книгу даются в тексте.)

Этому же комплексу проблем посвящены тогдашние работы Б. Эйхенбаума: прямо ссылаясь на тыняновскую статью, он в том же 1924 г. отмечает, что «под вопрос поставлен самый жанр романа в его традиционном виде. Надежды на фабулу не оправдываются, а о старом психологическом и бытовом романе нечего и говорить» (Русский современник. 1924. Кн. 3. С. 229).

Замятин Е. Новая русская проза // Замятин Е. Сочинения. М., 1988. С. 428.

Там же. С. 427. Ср. о Ю. Анненкове (1922): «…синтез фантастики с бытом» (Там же. С. 416). Разграничению «современного» и «сегодняшнего» Замятин посвятил в 1924 г. отдельную статью (см. ее в цит. изд., с. 434–445).

Это совпадает с пониманием стилистики современного искусства у самого Замятина: «Ни одной второстепенной черты <…> только суть, экстракт, синтез…» — об Анненкове (Цит. изд. С. 418); «повесть плоскостная, двухмерная…» — о «Дьяволиаде» Булгакова (Там же. С. 437).

Ср. слова Замятина о той же булгаковской повести: «Термин „кино“ — приложим к этой вещи тем более, что <…> всё — на поверхности, и никакой, даже вершковой, глубины сцены — нет» (Там же. С. 437).

См. об этом: Гудков Л. Д. Метафора в поэтической речи // Гудков Л. Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М., 1994. С. 351–402.

Опять-таки ср. тогда же у Замятина (1922): «В наши дни единственная фантастика — это вчерашняя жизнь на трех китах» (Цит. изд. С. 416).

Гинзбург Л. Литература в поисках реальности. Л., 1987. С. 153.

Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка. Л., 1924. С. 285.

Замятин Е. Указ. изд. С. 422.

Там же. С. 432. Ср. в статье 1923 г.: «…от быта к бытию, к философии, к фантастике» (Там же. С. 451).

Там же. С. 433. Среди западных ориентиров Замятин отмечает утопическую пенталогию Б. Шоу «Назад к Мафусаилу», евангельский роман Э. Синклера «Меня называют плотником», мистическую фантастику Г. Майринка («Голем»), «Фабрику абсолюта» К. Чапека. Именно этот искомый синтез — соединение авантюрного романа с социально-философским и научным элементом — Замятин выделяет и в близкой по времени характеристике Г. Уэллса (Там же. С. 391).

Rose М. Alien encounters: Anatomy of science fiction. Cambridge; L., 1981. P. 167.

Замятин E. Указ. изд. С. 363.

Krysmanski H. Die utopische Methode. Koeln; Opladen, 1963.

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. М., 1994. С. 141–148; Дубин Б. В., Рейтблат А. И. Социальное воображение в советской научной фантастике // Социокультурные утопии XX века. М., 1988. Вып. 6. С. 14–48.

Своеобразное идеологическое отрицание этой автономности представлено в антиромантическом бунте манновского доктора Фаустуса против создаваемого образованной публикой «культа культуры» и во имя опять-таки неоутопического, уравнительно-популистского по своему характеру «общества <…> не обладающего культурой, но, возможно, ею являющегося» (Манн Т. Собр. соч.: В 10 т. М., 1960. Т. 5. С. 419).

Редко при этом проблематизируются сами принятые нормы рациональной конституции смыслового мира — формы определения реальности, природа и границы ее «естественного» характера, конструктивный характер воображения, средства синтезирования образа мира в различных культурах, а значит — релятивный характер соответствующих стереотипов «нормального». Мотивировкой или провокацией подобных уже чисто смысловых, интеллектуальных конфликтов выступает сюжетное столкновение героев с неведомым или небывалым, иными логиками и образами реальности (вроде «зоны» у Стругацких). Еще реже подобная утрата «безусловной» действительности связывается в фантастике с самим литературным модусом ее построения, дереализующим воздействием фикционального письма, словесной репрезентации (как у Борхеса, Набокова, позднее — Павича). Подобная, скажем так, эпистемологическая фантастика позволяет, по вполне борхесовской формулировке Тодорова, «дать описание <…> универсума, который не имеет <…> реальности вне языка» (Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М., 1997. С. 70; этот принцип обсуждается уже в ранних эссе Борхеса о метафоре и поэтических тропах скальдов — кенингах). Головокружительные пространственные парадоксы, своего рода зеноновские апории утопических текстов в связи с процедурами письма обстоятельно рассмотрены Луи Мареном, который, как и все это поколение французских интеллектуалов, многим обязан Борхесу и пишет о нем в своей книге, см.: Marin L. Utopiques: Jeux d’espaces. P., 1973.

Видимо, позитивный символизм аристократического (родового, королевского) существования возможен в фантастике лишь особого типа — «волшебной», открыто-мифологической, наподобие Дансейни, Толкиена или К. С. Льюиса. Он входит составной частью в неотрадиционалистский, «эпический» образ мира, строящийся на радикалах архаических сказаний и позднейших переработках Гомера, Вергилия, Овидия, орфической традиции и «халдейско-египетской» символики в средневековом рыцарском романе, герметико-алхимической словесности, включая поэзию Дж. Аугурелли или Пико делла Мирандолы, Ж. Гоори или К. Это де Нюизмана, алхимический роман К. Б. Моризо или П. Ж. Фабра де Кастельнодари, щедрую разработку этих мотивов в живописи и скульптуре, мозаике, вазописи, гобеленном искусстве и проч. (напомню, что Льюис и Толкиен — крупные медиевисты). Строго говоря, подобная разновидность, или жанровое подсемейство, фантастики представляет собой воплощение, в терминах К. Манхейма, уже не утопии, а идеологии. Я бы и предложил различать fantasy и science fiction именно по этому, внелитературному, но социологически вполне четкому и релевантному признаку — как идеологию и утопию.

См. об этом: Milner М. La fantasmagorie: Essai sur l’optique fantastique. P., 1982.

Замятин E. Указ. изд. С. 9 (далее роман цитируется по этому изданию, страницы указываются прямо в тексте).

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 215–217. См. эту конструкцию в финале замятинской статьи «Я боюсь» (1921): «…боюсь, что у русской литературы одно только будущее: ее прошлое» (Замятин Е. Указ. изд. С. 412).

Обилие стекол на острове Утопия отмечалось уже Мором, см.: Мор Т. Утопия. М., 1978. С. 180. Об этой метафоре в широком культурологическом контексте см.: Ямпольский М. Б. «Мифология» стекла в новоевропейской культуре // Советское искусствознание. М., 1988. С. 312–345; Он же. Наблюдатель. Очерки истории видения. М., 2000. С. 113–169.

О связи между культом зрения и сознанием современной («модерной») эпохи см.: Modernity and the hegemony of vision. Berkeley, 1993.

См.: Подорога В. Страсть к свету: Антропология совершенного (материалы к исследованию философии Р. Декарта) // Совершенный человек: Теология и философия образа. М., 1997. С. 111–145.

Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 267.

См.: Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987. С. 368. Специальный анализ стилистики романа, в которой соединяются элементы экспрессионистской и конструктивистской поэтики, показал бы высокую степень стертости его «алгебраического» языка в совокупности с подчеркнутой эмфатичностью письма; напротив, дистопии Хаксли или Оруэлла выстроены на совершенно определенных литературных традициях (прежде всего романа воспитания, сатирической просвещенческой прозы XVIII в.) и, соответственно, дают иные стилистические версии воображаемой реальности.

Rose М. Op. cit. Р. 167.

Подробно об этом см.: Чудакова М. Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературном процессе 20–30-х годов // Новый мир. 1988. № 9. С. 252–256. Применительно к утопическому жанру материал представлен в указанном выше обзоре Б. В. Дубина и А. И. Рейтблата.

Замятин Е. Указ. изд. С. 410.

На посту. 1923. № 2/3. С. 120, 121.

См.: Эйхенбаум Б. Указ. изд. С. 426–427 (и комментарий, с. 518–521).

Rose М. Op. cit. Р. 174.

Heller L. De la science-fiction soviétique. Lausanne, 1979. S. 84, 85.

Suvin D. Pour une poétique de la science-fiction. Montreal, 1977. P. 177.

Griffits J. Three tomorrows: American, British and Soviet science fiction. L.; Basingstoke, 1980. P. 46.

Рецензия была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1998 № 32. С. 363–366.

Для прояснения контекста тодоровской книги и его определений фантастики стоит напомнить, что во второй половине 1960-х выходят две основополагающие книги Роже Каюа о культурном феномене фантастического, и Тодоров на них ссылается («В сердцевине фантастического», 1965, и «Образы, образы…», 1966; кстати, Каюа — ниточка, ведущая к сюрреализму, на периферии которого — рядом с Домалем, Лейрисом, Бата-ем — он в 30-е годы начинал). Параллельно с книгой Тодорова публикуются работы Жана Старобинского о феномене воображения в культуре (раздел «Царство воображения» в сборнике «Критический подход», 1970); статью Старобинского «К понятию воображения: Вехи истории» и характеристику его позиции см.: Новое литературное обозрение. 1996. № 19. С. 30–47.

Разные подходы к определению «литературы» Тодоров рассмотрел позднее в статье «Понятие литературы» (1975). Ее русский перевод см.: Семиотика. М., 1983. С. 355–369.

См. о ней в статье «Литература как фантастика: Письмо утопии» в настоящем сборнике.

Из последних работ об этих оптических метафорах — посредниках самопонимания см.: Ямпольский М. Между непосредственным и опосредованным // Художественный журнал. 2000. № 32. С. 9–12.

Иное, неклассическое понимание литературы дает и другую панораму фантастики. В знаменитую и много раз переиздававшуюся «Антологию фантастической литературы» (1940, рус. перевод — 1999), составленную Борхесом вместе с Сильвиной Окампо и Адольфо Бьоем Касаресом, входят образцы от Петрония и Рабле до Кортасара и Бьоя Касареса, включая, кстати, Китай, Тодоровым вовсе не затронутый. В другой борхесовский компендий, «Руководство по фантастической зоологии» (или «Книгу воображаемых существ», 1957, рус. перевод — 1997), наряду с Одрадеком Кафки, животными, придуманными Э. По или К. С. Льюисом, чувствующей статуей Кондильяка и гипотетическим животным Лотце, включены отрывки из зоо-, орнито- и дендрологических обзоров флоры и фауны США и Чили, а мифография Аполлодора соседствует здесь с антропологией Фрезера.

Работа написана в середине 1980-х гг.; опубликована (в доработанном виде) только в 1993 г. в: Что мы читаем? Какие мы?: Сборник научных трудов. СПб., 1993. С. 16–37.

Имеется в виду государственный эксперимент по организации альтернативной системы массового книгораспространения — получения дефицитных книг в обмен на сданную макулатуру. Эксперимент образцово описан и проанализирован А. Г. Левинсоном: Левинсон А. Г. Макулатура и книги: анализ спроса и предложения в одной из сфер современной книготорговли // Чтение: проблемы и разработки. М., 1985. С. 63–83.

На оси частного — общего (скажем, индивидуального — социетального) можно группировать собрания, допустим, так: общее хранение общего достояния (типовые домашние библиотеки «макулатурных» и т. п. книг, аналог телевизора); общее хранение частного достояния (личные коллекции и архивы в государственном хранении); частное хранение частного достояния (личные архивы и библиотеки «архивного» типа).

Об аксиоматике письменной культуры из работ последнего времени см.: Goody J. The logic of writing and the organization of society. L., 1986; Pattison R. On literacy. Oxford, 1984.

О типах жилья, формирующихся и воссоздаваемых в отечественной истории, см.: Социологические исследования в дизайне. М., 1988. С. 96; о социальном зонировании домашнего пространства см.: Гражданкин А. И. Групповое и межгрупповое взаимодействие в сфере быта // Социологические исследования в дизайне. М., 1988. С. 50–66; см. также: Бодрияр Ж. Система вещей. М., 1999.

Стекло (и в частности, одностороннее, зеркальное) — идеальный материал для обозначения границы своего и чужого, внутреннего и внешнего. Она подчеркивается и снимается им одновременно, что соединяет значения прозрачности (доступности взгляду) и отделенности (дистанции для обозрения). В промышленную эпоху стекло становится универсальным эквивалентом всякого рода покрывал, занавесей и других способов выделения зон повышенной значимости, незаменимым в этом смысле музейным и выставочным оформительским материалом.

Для более специализированного анализа стоило бы разделить как различные коммуникативные посредники (и, соответственно, индикаторы различных социальных, в том числе семейных, структур и отношений) — вещи, книги и приборы, выделив среди последних, как это делает А. И. Гражданкин, масскоммуникативные механизмы общего действия приемно-передаточного типа, без подсистем памяти (телевизор, радиоприемник), и избирательные запоминающе-воспроизводящие устройства индивидуальной адресации (магнитофон, видео). Далее можно связывать их с различными фазами и формами урбанизации и социализации.

Стекло (зеркало) и здесь выступает идеальным материалом: не вбирая пыль — «время», — оно выявляет ее наличие, позволяя своевременно устранять; если в отношении прозрачности оно символизировало культуру как социальность, то в данном значении приравнивается к белизне, отсылающей, по крайней мере в европейской культуре, — к вне- или надчеловеческой чистоте «природного» либо «запредельного».

См. об этом: Левинсон А. Г. Старые книги, новые читатели // Социологические исследования. 1987. № 3. С. 43–49.

«Выставочная» посуда или книги в стенке, как и экспонаты музея, подчиняются запрету на дублетность: они должны представлять «уникумы», хотя являются продуктом массового производства.

В определенных условиях (скажем, при последовательной изоляции и блокировке культуротворческих сил) подобные оценки могут стать орудием в чисто идеологической борьбе между различными подгруппами и слоями самих последователей: например, отбирающими и интерпретирующими, в этом смысле формирующими наследие группами литературной критики, педагогической интеллигенцией, с одной стороны, и воспитуемым, обеспечиваемым населением — с другой. Культурный инструментарий, выработанный в одних условиях и по одним поводам, находит применение в других руках и обстоятельствах для иных целей.

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Библиотека как социальный институт // Методологические проблемы теоретико-прикладных исследований культуры. М., 1988. С. 292–293.

Массовый характер этих образований определен, с одной стороны, в плане социального взаимодействия — идеологией и основывающейся на ней практикой доминирующих, обеспечивающих и воспитующих инстанций. Однако воплощен в этом и момент самосознания, идеологического самоопределения, известный в европейской истории: так, Г. Зиммель обнаружил его в пореволюционных социальных движениях конца XVIII — начала XIX в., когда «практическими отношениями власти» овладели «классы, сила которых заключалась не в очевидной значимости индивидуальных личностей, а в их „общественном“ бытии» (цит. по: Ионин Л. Г. Георг Зиммель — социолог: Критический очерк. М., 1981. С. 34).

См. о ней в: Schwartz В. Queuing and waiting. Chicago; London, 1975.

Рецензия была опубликована в: Новый мир. 1993. № 3. С. 240–243.

Статья уточняет и развивает некоторые идеи, сформулированные мной ранее в работе: Дубин Б. В., Толстых В. А. Слухи как феномен обыденной жизни // Философские исследования. 1993. № 2. С. 136–141.

101

Из исторических разработок см.: Побережников И. В. Слухи в социальной истории: типология и функции (по материалам восточных регионов России XVIII–XIX вв.). Екатеринбург, 1995.

102

См.: Левада Ю. А. Статьи по социологии. М., 1993. С. 45–46.

103

Подробнее о значении «другого» и «никто» для акта речи см.: Айрапетян В. Русские толкования. М., 2000.

104

Вообще говоря, повествования, если брать их социокультурный генезис (реконструированный, в частности, трудами О. М. Фрейденберг), всегда относятся к «чужому». В процессах разложения и распада традиционного социума и семантического космоса традиционной культуры «чужое» может выступать, представляться, разыгрываться в разных модальностях — относиться к предельно высоким социальным и культурным рангам (вожди, цари), наделяться, напротив, знаками самого низшего ранга, социальной выброшенности и семантикой демонстративного нарушения нормы (разбойники), характеризоваться признаками иноприродного (заморские дива, привидения), наконец, помещаться в отдаленные, незапамятные прежние времена (древние божества, былинные герои). Семантические следы подобных конструкций различимы как в формах и сюжетах слухов, так и в поэтике позднейших «литературных» повествований, живописных картин и сценических действ. Но такова одна из линий происхождения не только «художественной» прозы (среди ее источников — именно побасенки, милетские россказни Аристида и проч., а с другой стороны, героико-рыцарская поэма и стихотворный роман), но и назидательной словесности (поучительных рассказов, морализирующих притч), а также философских «примеров» — скажем, в платоновских диалогах, вообще еще очень тесно связанных с устным словом и, соответственно, сохраняющих за понятием «философия» семантику вымысла и выдумки. В структуре организации всех этих перворассказов вместе с непременными авантюрами (приключением) и видениями (озарением) мы, как правило, встретим и слух, наговор, сплетню.

105

См.: Park R. E. News as a form of knowledge // American journal of sociology. 1940. № 4. P. 669–689. См. также: Kapferer J.-N. Rumeurs, le plus vieux media du monde. P., 1987.

106

См.: Morin E. La rumeur d’Orleans. P., 1982.

107

См.: Campion-Vincent V., Renard J.-B. Legendes urbaines: Rumeurs d’aujourd’hui. P., 1992. P. 303.

108

См. об этом: Постановщики реальности: Круглый стол // Досье на цензуру. 1997. № 2. С. 15–25.

109

Впрочем, в мире этих романов (и, может быть, и вообще мире Кафки) «своих» нет, здесь все друг другу «чужие», а жизнь каждого и есть граница с миром ему чужого, всемогущего и неподвластного.

110

См. об этом: Moore W. E., Tumin М. М. Some social functions of ignorance // American sociological review. 1949. Vol. 14. № 6. P. 787–795; Weinstein D., Weinstein M. A. The sociology of nonknowledge: A paradigme // Research in sociology of knowledge, sciences and art. Vol. 1. Greenwich (Conn.), 1978. P. 151–166; Smithson M. Toward a social theory of ignorance // Journal for the theory of social behaviour. 1985. Vol. 5. № 2. P. 151–172.

111

В «Грозе» А. Островского слухи в застойный быт провинциального волжского городка приносит странница, а рассказывает она о краях иноверных «салтанов» и людях с песьими головами — сюжетах еще Геродотовых времен, образах средневековых легенд и лубочных картинок.

112

Schutz A. Well-informed citizen // Schutz A. Collected papers. The Hague, 1964. Vol. 2.

113

О фигуре простака в кругу нашей проблематики см.: Сумцов Н. Ф. Разыскания в области анекдотической литературы: Анекдоты о глупцах. Харьков, 1898; Дуров А. А. Изыскания в области дурацких древностей // Философские науки. 1995. № 1. С. 223–234.

114

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М., 1996, с.61.

115

См.: Даль В. Пословицы русского народа. М., 1957. С. 687–692.

116

Молву и слухи представил мнением общества уже Тит Ливий, сблизивший оба латинских слова, употреблявшихся для характеристики этих устных феноменов, — fama и rumor.

117

См. специальный выпуск журнала: Public culture. 1997. № 9, а также: Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 327–346.

В основе статьи — сообщение на конференции «Книга в пространстве культуры» в Институте славяноведения РАН (1995 г.); опубликовано под названием «Книга и сверхкнига: О строении и динамике письменной культуры» Книга в пространстве культуры. М., 2000. C. 22–30. Для данного издания статья доработана.

119

Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 100.

120

См.: Goody J., Watt I. The consequences of literacy // Literacy in traditional societies. Cambridge, 1968. P. 27–68; Havelock E. A. The Muse learns to read. New Haven; L., 1986; Eisenstein E. L. The printing press as an agent of change. Vol. 1/2. Cambridge, 1982; Bronson H. B. Printing as an index of taste // Bronson H. B. Facets of the Enlightenment. Berkeley; Los Angeles, 1968. P. 326–365; Riesman D. The oral tradition, the written word and the screen image. Yellow Springs, 1956.

121

См. также статью «Книга и дом» в настоящем сборнике.

122

Ср.: Languages of the unsayable: The play of negativity in literature and literary theory / Ed. by W. Iser and S. Budick. N.Y., 1989.

123

Литературные манифесты западноевропейских романтиков. С. 100.

124

Если говорить о столь же обобщенном смысле (содержании) книги, то основные, опять-таки предварительно известные, аксиоматические его параметры (конституция), вероятно, таковы: эта книга написана как будто бы не про нас и не нами (как правило, в большинстве случаев она написана и не про пишущего эту книгу, и вообще не про пишущих, а про неписателей, про «делателей»); поэтому особую, отмеченную ее разновидность составляет книга о писателе, о пишущем книгу, вот эту книгу. Поэтому в книге будут действовать «он, она, они» (реже — «я»), практически никогда — «ты» (есть, например, экспериментальный роман Бютора «Изменение», именно так, во втором лице, написанный, но это опять-таки исключение, к тому же крайне редкое; между тем в лирике, особенно — новейшей, это явление довольно частое; вообще особый случай в этом отношении — драма, не важно сейчас — в книге или в постановке на сцене). Эпос (и роман), лирика, драма — конкурирующие образы субъективности и субъективных определений реальности, так же как автобиографическое измерение (самоизложение, «я»-рассказ, эго-роман, авторепрезентация) и объективное повествование («он/оно» рассказ) — принципиальные планы смысловой, ценностной репрезентации с отдельной проблематикой их социогенеза, форм, исторических границ и т. д.

Для описания действий в книге будет, как правило, применяться прошедшее время в совершенном залоге («встал, пошел, сделал»); на фоне этой нормы есть исключения, но опять-таки достаточно редкие (скажем, тот же роман Бютора написан в непосредственном — и продолжительном, всегдашнем — настоящем: «ты встаешь, идешь, делаешь»). Действие книги будет происходить не только не с тобой, но и не здесь, равно как и не сейчас — не в собственном времени читателя (третье лицо плюс прошедшее время, собственно говоря, это и означают). Но по ходу этого действия (или, если посмотреть с другой стороны, по ходу нашего чтения) мы окажемся там и тогда, где и когда это действие происходит; причем мы узнаем себя не только в самих участниках и действиях (и даже не столько в них), сколько еще и в нашей способности их понимать, т. е. узнаем себя как понимающих «другого» и во взаимодействии с ним. Книга (литература, fiction) и будет особым устройством, представляющим для нас другого, точнее, других в том разнообразии, которое задается встроенными в нее представлениями о человеке, обществе, времени, месте, истории, культуре и нашими желанием, навыками, способностями эти представления опознать и усвоить. Наша идентичность (самоидентификация) задана книгой, культурой книги не только (и даже не столько) в качестве делающих, как нормативная, ролевая, сколько (и со временем все больше) в качестве понимающих — как ценностная, субъективная.

125

«Подобный том <…> гимн, гармония и блаженство, своего рода чистейшая, в каких-то ослепительных обстоятельствах возникшая взаимосвязь всего со всем» (Mallarmé S. Igitur. Divagations. Un coup de dés. P., 1976. P. 267). Октавио Пас связывает подобные целостности с «аналогией» как ведущим принципом организации западной культуры (ее корневой метафорой), которой в европейской истории противостоит, по его терминологии, «ирония» (рефлексия); см.: Paz О. Los hijos del limo. Del romanticismo a la vanguardia. Barcelona, 1974. P. 87–112. Он резюмирует цивилизацию книги (и героико-утопическую попытку Малларме) следующими словами: «Книги не существует. Она никогда не была написана. Аналогия завершается молчанием» (р. 112).

126

См.: Зильберман Д. Б. Традиция как коммуникация: Трансляция ценностей, письменность // Вопросы философии. 1996. № 4. С. 76–105. Д. Зильберман подчеркивает значимость ситуации столкновения культур для возникновения проблематики межкультурной коммуникации и необходимого для нее универсального, в пределе — формального, искусственного, языка (ср. символику «вавилонского столпотворения»).

127

Параллельно этому «иконоборческому» процессу дифференциации и формализации изобразительных начал в авангардной, а затем и массовой культуре XX в. регенерируются представления о «сакральной» или «магической» полноте и силе буквы, равно как и иероглифического изображения либо пиктограммы, реставрируется архаическая практика фигурных стихотворений и т. п.; ср. отсылку к индусской традиции поэмы из одной буквы у Октавио Паса (Пас О. Поэзия. Критика. Эротика. М., 1996. С. 128–129), роль иероглифов в поэтике Паунда, Мишо, опять-таки Паса (в его поэмах «Ренга» и «Пробел»), пасовские «топоэмы» и проч.

128

Тогда можно описать анализируемый здесь культурный поворот формулой перехода от книги писателя к книге читателя — у Борхеса, Целана с его программным лирическим «ты», в кортасаровской «Игре в классики» и «Книге для Мануэля» и др. (примеры, разумеется, можно подобрать и другие). В этом смысле на правах своего рода pendant к «Что такое автор?» Фуко можно, нужно и давно пора было бы написать «Что такое читатель?».

129

См. работы, указанные в сноске 2. (В файле — сноска № 120. Прим. верст.)

130

См.: Blanchot М. L’entretien infini. P., 1969. P. 621, 622, 624, 628 и далее.

131

Ibid. P. 621.

132

См. статью «Литература как фантастика: Письмо утопии» в настоящем сборнике и указанную в ней книгу Луи Марена.

133

Blanchot М. Op.cit. Р. 627.

134

Борхес Х. Л. Соч.: В 3 т. Рига, 1997. Т. 2. С. 91.

135

Mallarmé S. Op. cit. P. 267.

136

Валери П. Об искусстве. М., 1976. С. 113–116.

137

«В целановском переводе поэт не говорит о своей „теме“, ее „разработке“ и „границах“, но вместо этого вся организация его стиха подчинена требованиям именно этой темы, именно этой объективной цели» (Szondi P. On textual understanding and other essays. Minneapolis, 1986. P. 178).

138

Фуко показывает важнейший флоберовский сдвиг от Библии к библиотеке на материале драмы «Искушение Святого Антония». См.: Foucault M. La bibliothèque fantastique // Travail de Flaubert. P., 1983. P. ЮЗ-122. «Саламбо», «Бувар», «Лексикон» — развороты (проекции) того же проблемного комплекса, узла травматических обстоятельств: речь идет об антиномической невозможности/неизбежности культуры (истории, жизни) как Писания (письма).

139

Из письма 1885 г. Верлену, см.: Малларме С. Соч. в стихах и прозе. М., 1995. С. 411. И далее: «…быть может, мне удастся все же свершить задуманное: не завершить все произведение в целом <…> но явить готовый фрагмент его <…> доказать готовыми частями, что такая книга существует, что мне открылось такое, чего я не смог воплотить» (там же). Идея и символ единого универсального языка, как бы довавилонского наречия, зашифрованы здесь отсылкой к Орфею и орфикам, предельно значимым и для Бланшо.

140

Mallarmé S. Op. cit. Р. 269.

Рецензия была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С. 373–378.

142

Важные, хотя лишь избранные, материалы этого последнего спора были в свое время представлены русскоязычным читателям, см. вышедший с грифом «Для научных библиотек» сборник «Философия и методология науки» (М., 1977), под редакцией и со вступительной статьей И. С. Кона.

143

Среди нереализованных замыслов Мишеля Фуко была книга «Прошлое и настоящее. Другая археология гуманитарных наук», которой предстояло стать продолжением и развитием «Слов и вещей».

144

Certeau М. de. L’écriture de l’histoire. P., 1993. P. 107 (1-е изд. — 1975).

145

Ibid. P. 118.

146

Marin L. Utopiques: Jeux d’espaces. P., 1973. P. 295–296; кроме того см.: Marin L. Les voies de la carte // Cartes et figures de la terre. P., 1980. P. 47–53. Утопиям и ухрониям в рецензируемой книге посвящен особый раздел, где авторы, цитируя монографию В. А. Шкуратова «Историческая психология», так описывают отсутствующую реальность подобных конструкций: «Скрупулезные исчисления меридианов, площадей, сроков, хозяйственных оборотов, пункты административных регламентов и конституций, чертежи городов, жилищ, мастерских, сводки, параграфы соглашений производят впечатление путевого дневника, научного исследования, бухгалтерской сметы, пока мы не вспомним, что всего исчисленного и описанного нет на свете» (цитата на с. 317).

147

О метафорических структурах в научном языке см.: Гудков Л. Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М., 1994. С. 152–187.

148

Certeau M. de. Op. cit. P. 106.

149

См.: Левада Ю. А. Статьи по социологии. М., 1993. С. 50–60, 61–70, 88–98.

150

См.: Там же. С. 99–119.

Статья была опубликована в: Лица: Биографический альманах. М.; СПб., 1995. Вып. 5. С. 7–31.

152

Бытование и восприятие этой словесности стали предметом монографического описания в кн.: Рейтблат А. И. От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991; Brooks J. When Russian Learned to read: Literacy and popular literature, 1861–1917. Princeton, 1985.

153

См. ниже нашу рецензию.

154

Gusdorf G. De l’autobiographie initiatique a l’autobiographie genre litteraire // Revue de l’histoire litteraire de la France. P., 1975. № 6. P. 957–1002.

155

Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 201–205.

156

См.: Биографический метод в социологии. М., 1994.

157

Girard A. Le journal intime. P., 1963; Lejeune Ph. Le pacte autobiographique. P., 1975; Idem. Je est un autre. P., 1980; Idem. «Chér écran…». Journal personnel, ordinateur, Internet. P., 2000; Robin R. Le Golem de l’écriture. De l’autofiction au Cyber-soi. Montreal, 1998; Beaujour M. Miroirs d’encre: Rhetorique de l’autoportrait. P., 1980; Лежен Ф. В защиту автобиографии // Иностранная литература. 2000. № 4. С. 110–122.

158

Pascal R. Design and truth in autobiography. L., 1960.

159

Certeau M. de. L’écriture de l’histoire. P., 1993.

160

Levinas E. Totalité et Infini: Essai sur l’exteriorite. La Haye, 1961. P. 81–94; Levinas E. Le temps et l’autre. P., 1985; Ricoeur P. Soi-même comme un autre. P., 1990; Рикер П. Повествовательная идентичность // Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика: Московские лекции и интервью. М., 1995. С. 19–37.

161

См.: Ebner D. Autobiography in seventeenth-century England: Theology and the self. The Hague; P., 1971.

162

Bronson H. B. Printing as an index of taste // Bronson H. B. Facets of the Enlightenment. Berkeley; Los Angeles, 1968. P. 326–365; Ong W. Orality and literacy. L.; N. Y., 1982; Goody J. The logic of writing and the organization of society. Cambridge, 1986.

163

Левада Ю. А. Статьи по социологии. М.,1993.

164

О музеефикации коллективных определений реальности и представлений о культуре см.: Guillaume М. La politique du patrimoine. P., 1980; Jeudy H.-P. Mémoires du social. P., 1986; Capdeville J. Le fetichisme du patrimoine: Essai sur un fondement de la classe moyenne. P., 1986; Namer G. Memoire et société. P., 1987.

165

Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 513. Письмо Тынянова обозначило верхнюю хронологическую границу тех исторических поисков, которые предпринимались ОПОЯЗом и близкими к нему исследователями (Б. Томашевский, Г. Винокур) с начала 1920-х гг. О понятии репутации применительно к литературе в эти же годы см.: Розанов И. Литературные репутации. М., 1928; о границах применимости этого понятия (как, добавлю, и категорий истории, личности, авторства и др.) к «классической» советской эпохе см.: Золотоносов М. Яицатупер: (Из заметок о советской культуре) // Звезда. 1990. № 5. С. 162–171.

166

Борхес Х. Л. Соч. Рига, 1994. Т. 1. С. 93.

167

Там же. Т. 2. С. 128.

168

См.: Bident С. Maurice Blachot, partenaire invisible. Seyssel, 1998. Главы из нее в переводе С. Дубина см.: Логос. 2000. № 4. С. 134–159.

169

Мамардашвили М. К. Картезианские размышления. М., 1993. С. 103.

Текст публикуется впервые.

171

Эйхенбаум Б. Мой временник. Л., 1929. С. 35.

172

Томашевский Б. Пушкин. М., 1956. С. 64.

173

Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 208–226.

174

Якобсон Р. Новейшая русская поэзия. Прага, 1921. С. 11.

175

Mairet G. Le discours et l’historique: Essai du temps. Tours, 1974. P. 18.

Рецензия была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1993. № 5. С. 292–298.

Статья была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 304–311.

Статья была опубликована в: Новое литературное обозрение 1994. № 9. С. 288–292.

179

См. статью «Кружковый стеб и массовые коммуникации: к социологии культурного перехода» в настоящем сборнике.

180

Развитие изложенных соображений см. в статье «„Литературное сегодня“: Взгляд социолога» в настоящем сборнике.

Статья была опубликована в: Куда идет Россия?..: Альтернативы общественного развития М., 1994. С. 223–230.

В основе статьи — выступление на Вторых Банных чтениях (27 июня 1994 г.). За указания и замечания при обсуждении высказанных здесь соображений благодарю А. Зорина, Б. Кузьминского, В. Мильчину, А. Осповата и А. Рейтблата. Статья печатается впервые.

183

Попутно замечу, что для развитой культурсоциологической теории коммуникации как сложного, символически опосредованного социального действия (в отличие от ее ранних бихевиористских версий) «герой» сообщения — это и есть образ его адресата: он — не инструмент или средство коммуникации, а символически представленный, зашифрованный, криптограммированный партнер коммуникатора, один из «семейства» его обобщенных «других» («ты» во взаимодействии с «я» и противопоставлении «он» — в многомерной композиции их согласованных или расходящихся интересов, обоюдных ориентаций и ожиданий).

184

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995. С. 153–179.

185

См.: Тынянов Ю. Н. О пародии // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 284–310. Слова, взятые эпиграфом к настоящей статье, завершают эту тыняновскую работу.

186

См. также: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Указ. изд. С. 95–96.

187

См. об этом: Gusseinov G. Materialen zu einem russischen gesellschafts-politischen Worterbuch. 1992–1993. Einfuhrung und Texte. Bremen, 1994. S. 231–235; а также нашу рецензию на эту монографию, перепечатываемую в настоящем сборнике.

188

См. об этом: Шведов С. С. Проектирование читательского восприятия (на примере анализа газетных заголовков) // Социальное проектирование в сфере культуры: методологические проблемы. М., 1986. С. 169–176.

189

О позднейшей эволюции взглядов и символов самоидентификации М. Соколова как «знаковой» фигуры см. в этом контексте: Зорин А. Скучная история // Неприкосновенный запас. 2000. № 4. С. 17–21.

190

На этом материале понятие негативной идентификации активно разрабатывается в последних работах Л. Гудкова. См., напр., его статьи: Россия в ряду других стран // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 1. С. 39–47; Комплекс «жертвы» // Там же. 1999. № 3. С. 47–60; Страх как рамка понимания происходящего // Там же. 1999. № 6. С. 47–53; К проблеме негативной идентификации // Там же. 2000. № 5. С. 35–44; и др.

191

Подобная агрессия, разумеется, включает и, может быть, даже прежде всего имеет в виду автоагрессию — демонстративное, намеренно резкое дистанцирование от соответствующих символов и значений в собственном определении, биографии, жизненных планах, ближайшем окружении.

192

Стоит отметить, что эта пародическая либо криптопародическая литературизация и делитературизация массмедийного материала — явление вовсе не новое, а, вероятно, напротив, обычное для массовой культуры в целом и массового журнализма в частности. Если говорить о первом, то ирония, пародия, игра, в том числе — игра в условность описываемого или показываемого, вовсе не исключены из массовой культуры, а, напротив, в ней активно практикуются (больше того, она, можно сказать, в принципе если не пародийна, то пародична). В последнем же случае, применительно к журнализму, пародийное использование элементов литературной культуры связано с внутренними ценностными противоречиями в ролевом самоопределении журналиста, среди прочего — с борьбой в нем «служащего» с «очевидцем и свидетелем», «хроникера» — с «писателем» и т. п. Так, во времена брежневского застоя в отделах спорта или быта, в материалах по преступности и новостях искусства крупных газет среди прочих «выразительных», «хлестких», «по-настоящему журналистских» приемов отрабатывались и клише, подобные нынешнему литературизированному стебу. В качестве пароля «для своих» в них втягивались, в частности, элементы неофициальной словесности — типа «Еще неясный голос труб» (о водопроводчиках некоего ЖЭКа) и т. п. Интересный материал здесь собран в уже указывавшейся работе С. С. Шведова.

193

Понятие эпигонства более подробно развернуто в статье «Сюжет поражения», включенной в настоящий сборник.

194

См., напр.: Есть мнение!: Итоги социологического опроса. М., 1990. С. 84–87.

195

См. социологический разбор этой ситуации в кн.: Bourdieu P. Les règies de l’art: Genèse et structure du champ litteraire. P., 1992.

196

Замечу, что рационализация типологически сходных обстоятельств в развитых социальных системах, в соединении с пониманием роли идей в социальных образованиях и движениях, среди прочего дает, например, начало социально-философской и социологической критике идеологии, как и другим, уже внекружковым, универсалистским формам интеллектуальной работы — систематической проработке разноуровневых символических составляющих идеологии, многосторонней констелляции социальных обстоятельств ее формирования и последующих трансформаций при усвоении другими группами, в иных проблемных контекстах и т. д. Характерно, что в описываемом нами случае и в российских условиях вообще подобные формы интеллектуальной рефлексии в их рафинированности и универсальности не складываются, а то, что могло бы развиться в критику идеологии, принимает, по выражению О. М. Фрейденберг, обобщенный вид «склоки» и подобных ей феноменов — навета, доноса и проч.

197

См. об этом статью «Интеллигенция и профессионализация» в настоящем сборнике.

198

Отмечу одно из направлений этой адаптации: превращение прежнего интеллигентского хобби или субкультурной роли, например, в молодежной среде (спортивный болельщик, джазовый или кинематографический фанат, коллекционер и т. п.) в род профессиональных занятий, пользующихся спросом на рынке массмедиа, особенно — новых, негосударственных. Подчеркну, что речь здесь, видимо, именно о социальной адаптации, но не о профессионализации и специализации, поскольку соответствующие роли не предполагают собственно специальной подготовки и квалификации, их проверки, соответствующего профессионального статуса и проч.

В основе статьи — сообщение на Пятых Банных чтениях (26 июня 1997 г.). Публикуется впервые.

200

Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 150.

201

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М., 1994.

202

Тынянов Ю. Н. Указ. изд. С. 168.

203

Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 211.

204

Отсылка к заглавию и проблематике известной книги Ю. Хабермаса, см.: Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Darmstadt; Neuwied, 1962 (в английском переводе — The structural transformation of the public sphere. Cambridge (Mass.), 1989).

205

О нем и его принципах напомнил М. Берг, см.: Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 110–119; а также статью «Сюжет поражения» в настоящем сборнике.

206

См. развернутое обсуждение этих проблем в отклике на одну из характерных для нынешнего дня литературоведческих публикаций: Гудков Л. Амбиции и рессентимент идеологического провинциализма// Новое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 353–371.

207

Характерно, что имеющиеся все же попытки такого рода открытых изданий — «Ad marginem», «Социо-логос» — принимают в лучшем случае форму ежегодника, да еще и нерегулярно выходящего, а это, конечно, совсем другая социокультурная ритмика, другой характер смыслопроизводства и взаимодействия (ср. ниже о премиях).

208

См.: Berlin I. Conversations with Akhmatova and Pasternak // Berlin I. The proper study of mankind. L., 1997. P. 532.

Рецензия была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 410–414.

210

Gussejnow G. Materialen zu einem russischen gesellschafts-politischen wörterbuch. 1992–1993: Einführung und Texte. Bremen, 1994. 292 s.

211

Berelowitch A. L’Occidente о l’utopia di un mondo normale // Europa, Europea. 1993. № 1. P. 31–43.

212

Позднее эта работа была продолжена автором; см.: Гусейнов Г. «Карта нашей родины»: Идеологема между словом и телом. Helsinki, 2000.

Статья была опубликована в: Свободная мысль. 1995. № 10. С. 41–49.

Статья была опубликована в: Русские утопии. СПб., 1995. С. 281–304.

215

Основополагающие идеи здесь (в частности, предложение различать «консервативную» идеологию и «радикальную» утопию) сформулированы в конце 1920-х гг. К. Манхеймом. Богатейший материал о дальнейших трансформациях проблемы см.: Социокультурные утопии XX века / Отв. ред. B. A. Чаликова. Вып. 1–6. М., 1979–1988; Шацкий Е. Утопия и традиция / Общ. ред. и послесл. B. A. Чаликовой; Утопия и утопическое мышление / Сост., предисл. и общ. ред. В. А. Чаликовой; Чаликова В. А. Утопия и культура. Эссе разных лет. М., 1992. Т. 1.

216

См. статьи «Журнальная культура постсоветской эпохи» и «Культурная динамика и массовая культура сегодня» в настоящем сборнике.

217

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995.

218

О «женском» в современной российской массовой культуре см.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Указ. изд. С. 103–114.

219

О подобных структурах см.: Amorós A. Sociologia de la novela rosa. Madrid, 1968; Cawelti J. G. Adventure, mystery and romance: Formula stories as art and popular culture. Chicago, 1976; Chaney D. Fictions and Ceremonies: Representations of Popular Experience. L., 1979; Modleski T. Loving with a vengeance: Mass-producted fantasies for women. N.Y., 1982; Radway J. A. Reading the Romance: Women, Patriarchy, and Popular Literature. Chapel Hill; L., 1984.

Рецензия была опубликована в: Знамя 1995. № 11. С. 231–234.

221

См.: Катаев В. Собр. соч. М., 1972. Т. 9. С. 308.

222

См. об этом: Karbusicky V. Ideologie im Lied, Lied im Ideologie: Kulturanthropologische Strukturanalysen. Köln, 1973; Фюген X. H. Тривиальная лирика: кухонные песни // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 331–345 (перевод работы 1969 г.).

223

См.: Седакова О. Другая поэзия // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 233–242.

224

Предмет особого разбора составила бы в этом контексте т. н. «народная» песня, как и вообще образ «фольклора» в разные эпохи советской культуры, — их социокультурные функции в городском советском сообществе (где слово «деревня» было ругательным у всех, включая детей), «национальные» типажи популярных эстрадных исполнителей «народного» — не только Зыкиной, но и, скажем, ансамбля Д. Покровского, круги их публики и т. д. Эмпирические данные по этому поводу у социологов (в том числе социологов ВЦИОМ) есть.

Статья была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1996. № 2. С. 252–274.

226

Общий подход изложен в книге: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. М., 1994.

227

Суперавтор романов интересующего нас жанра, создатель лидирующей сегодня по раскупаемости саги о Бешеном (вышло шесть томов, один экранизирован автором, исполнившим в фильме и небольшую второплановую роль стопроцентно «нашего» капитана) Виктор Доценко видит свою задачу и мастерство в том, чтобы «достучаться до любого читателя <…> чтобы каждый нашел в моих книгах что-то для себя» (Шевелев И. Успех по прозвищу Бешеный // Огонек. 1996. № 11. С. 69).

228

В дальнейшем в тексте статьи я буду ссылаться с указанием страницы на следующие произведения: романы Виктора Доценко «Возвращение Бешеного» (М., 1995, сокращенно — ВБ), «Команда Бешеного» (М., 1996 — КБ) и «Золото Бешеного» (М., 1996 — ЗБ), Василия Крутина «Террор-95: Красная площадь» (М., 1995 — КП), Сергея Таранова «Выбор Меченого» (М., 1996 — ВМ), «Вызов Меченого» (М., 1996 — ВызМ) и «Выстрел Меченого» (М., 1996 — ВысМ). Замечу, что вышедшая в том же оформлении книга Л. Дворецкого «Безоружна и очень опасна», по-моему, не боевик, а разновидность «розового» романа, только с нетиповой, бандитской обстановкой.

229

В перспективе исторической социологии знания и культуры «индивидуальность», «личность» для европейской традиции, можно сказать, и есть такая символическая структура (рефлексивная форма), которой обозначается непредзаданность действия никакими социальными позициями и традиционными образцами, как бы выпадение из социальной структуры и разрыв в цепи устной и предметной традиции, т. е. предельный уровень сложности этого действия, соотносимого теперь уже лишь с собой — самообосновывающегося и самодостаточного. (В качестве символического обживания этих обстоятельств особые специализированные группы и развивают коррелятивную по отношению к принципу «личности» программу «культуры», а затем и «истории».)

230

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Указ. соч. С. 136–137. Реликты идеологии и стереотипизированной «выразительной» поэтики советских романов-эпопей время от времени ощутимы в боевике, ср., например, характерный пассаж: «Дубы могучие, борти, жемчужно-синяя вода в реке… Русский, русский!» (ВызМ, 248).

231

См. статью «Культурная динамика и массовая культура сегодня».

232

См.: Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 307–344.

233

Я бы предложил считать это результатом воздействия журнализма на литературу, что вообще характерно для социокультурных сдвигов новейшего времени — ускоренных процессов социальной мобильности и дифференциации, культурной динамики. В частности, подобным воздействием отмечено само возникновение массовой словесности в Европе 1830–1840-х гг. — становление романа-фельетона во Франции, его влияние на статус, роль и престиж писателя. Сошлюсь и на 1920-е гг. в России — работу, например, опоязовцев в фельетонистике и текущей газетно-журнальной критике, в кино, нередко — под ироническими псевдонимами. Тогда в плане социального генезиса стоило бы осознать важные для состояния и понимания отечественной литературы вообще и массовой литературы в частности социальные (групповые) перемещения последних 5–7 лет. Например, приход (после профессоров-публицистов 1987–1989 гг.) молодых, обобщенно говоря, «филологов» в новую актуальную журналистику, а далее — опять-таки обобщенных по роли своей «журналистов» — в массовую словесность (состав смыслового мира в отечественном боевике и «розовом» романе наводит на подобные соображения). В более общем кросс-культурном плане напомню, что приток кинокритиков в кино дал во Франции «новую волну», а филологов в литературу — европейский постмодернистский роман Эко и Павича (ср. прозу Тынянова).

234

Кроме нее, в супербоевике на правах самостоятельных социальных сил и организаций фигурируют наркомафия, «янтарная», антикварная, курортная мафии, мафия, связанная с торговлей оружием, сексуальными услугами и др., — представлен весь реестр ценностей, запретов и дефицитов «закрытого» общества.

235

О значении «внутреннего» для философии и поэтики новейшего европейского романа см.: Descombes V. Proust. P., 1987. P. 211–256. Программное — феноменологическое по истокам — отрицание «внутреннего» в современной культуре движет мыслью С. Зонтаг в ее известной книге «Против интерпретации» (1966).

236

Жесткая поляризация социального пространства и записанных с его помощью (его средствами, мерками, метками) ролей и значений — характеристика традиционных и «закрытых» обществ; см. об этом: Левада Ю. А. Статьи по социологии. М., 1993. С. 42–44.

237

Из области тайных заговоров укажу на опять-таки масскоммуникативный по происхождению масонский мотив, например, у Доценко, где масоны — «потомки древнего рода русских князей» (КБ, 247) — стоят за российскими путчами 1991 и 1993 гг. Прямой источник ритуала, перенесенного автором в Москву 1990-х гг. (там же, 160–164), — обрядность вольных каменщиков XVIII — начала XIX в., воссозданная Т. О. Соколовской (см. общедоступный репринт: Масонство в его прошлом и настоящем. М., 1991. Т. 2. С. 88 и далее). При этом закавыченная у Соколовской цитата из собственно масонского текста транспонирована Доценко в прямую речь действующего у него в романе лица — прием «сюжетного оправдания заимствованных кавычек», которым в свое время нередко пользовался, среди прочих, В. Пикуль.

238

См.: Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М., 1997. Для Тодорова фантастика не жанр, даже не характеристика сюжета, а особый тип прочтения, не распространяющийся на аллегорию (басню) и поэзию.

239

О черном зеркале, вуали, маске и других символах «неотражения» в таком проблемном контексте см.: Buci-Glucksmann Chr. La folie du voir: De l’esthétique baroque. P., 1986; Cadava E. Words of light: Theses on the photography of history // Diacritics. 1992. V. 22. № 3/4. P. 84–114; Schneider M. Baudelaire: Les années profondes. P., 1994.

240

Шевелев И. Указ. соч.

241

См.: Zijderveld A. On cliches. L., 1979; Жиль Делёз в своих заметках «Пробормотал он» (Critique et clinique. P., 1993. P. 135–143) ограничивается примерами из элитарной словесности.

242

См.: Советский простой человек: Черты социального портрета на рубеже 90-х. М., 1993. С. 85–87.

243

См. об этом: Зонтаг С. Порнографическое воображение // Вопросы литературы. 1996. № 2. С. 134–181.

244

Подробнее см.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995. С. 153–179.

245

Близость некоторых из подобных образцов к «лишним людям» русской классической словесности, к персонажам западной «литературы потерянного поколения» или «театра абсурда» — результат ложного опознания или самовнушения, изнутри позднейших и здешних условий (ср. аналогичные смысловые перипетии понятия интеллигенции): и генезис, и функциональная нагрузка этих элементов в разных системах, так же как их место и эволюция внутри каждой из систем, различны. Если уж исследовать данную проблематику, то, на мой взгляд, делая предметом анализа не мнимое «сходство» образцов, а, во-первых, работу по направленной смысловой трансформации — сближению, «гримировке», «мимикрии», результатом которой выступает, среди прочего, иллюзия подобного «сходства», и, во-вторых, внутрикультурные функции и социальный контекст этого получившегося, вполне автохтонного продукта (псевдоморфозы).

Статья публикуется впервые.

247

Обоснование этого понятия см. в книге: Asbeck Н. Das Problem der literarischen Abhaengigkeit und der Begriff des Epigonalen. Bonn, 1978, а также статью «Сюжет поражения» в настоящем томе.

248

См. об этой группе: Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995.

249

В этом суммарном описании автор опирается на данные эмпирических опросов Всероссийского центра изучения общественного мнения 1990-х гг. и их теоретическую разработку сотрудниками ВЦИОМ; см.: Дубин Б. Прошлое в сегодняшних оценках россиян // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1996. № 5. С. 28–34; Гудков Л. Русский неотрадиционализм // Там же. 1997. № 2. С. 25–32; Левада Ю. «Человек советский» десять лет спустя: 1989–1999 // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 3. С. 7–15; Дубин Б. Время и люди: о массовом восприятии социальных перемен // Там же. С. 20–23; Он же. Конец века // Там же. 2000. № 4. С. 13–18; и др.

250

См.: Есть мнение!: Итоги социологического опроса. М., 1990. С. 284.

251

См.: Роуз Р., Харпфер К. Сравнительный анализ восприятия процессов перехода стран Восточной Европы и бывшего СССР к демократическому обществу // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1996. № 4. С. 13–19.

252

Рассчитано по книге: McGarry D.D., White S. H. Historical fiction guide. N.Y., 1963. Известный по библиографическим указателям более ранний аналогичный труд (Baker Е. А. A guide to historical fiction. L., 1914) был мне недоступен.

253

См. об этом статью «Биография, репутация, анкета» в данном сборнике.

254

В общем плане см.: Lukacs G. The historical novel. Boston, 1963 (работа была написана для публикации в СССР в 1937 г., но опубликован был только ее фрагмент в журнале «Литературный критик» (1938. № 12)). Из обзорных работ по основным регионам укажу лишь несколько: Nélod G. Panorama du roman historique. Bruxelles, 1969; Fleishman A. The English historical novel. Baltimore; L., 1971; Dickinson A. T. The American historical fiction. Metuchen. 1971; Menton S. Latin America’s new historical novel. Austin, 1993; Muelberger G., Habitzel K. The German historical novel (1780–1945) // Reisende durch Zeit und Raum/Travellers in Time and Space. Der deutschsprachige historische Roman. Amsterdam, 1999 (последняя работа была доступна мне только в Интернете — http://germanistik.uibk.ac.at/hr/docs/kent.html).

255

Характерно, что для Германии в качестве такого пика Г. Мюльбергер и К. Хабитцель указывают 1850–1870 гг.; кстати, в этот же период формируется в общенациональном масштабе и идеология немецкой литературной классики. 1870-е гг. — второй (после 1830-х гг.) период расцвета русского исторического романа, когда выходят сочинения Г. Данилевского, Е. Салиаса, Вс. Соловьева, Д. Мордовцева и др.

256

Для России это романы Д. Мережковского и В. Брюсова.

257

См. об этом: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 214–223.

258

О некоторых аспектах этой борьбы см.: Переверзев В. Ф. Пушкин в борьбе с русским плутовским романом // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т. 1. С. 164–188.

259

Процесс в так называемых литературах народов СССР (грузинской, армянской, украинской) шел во многом параллельно; ср. исторические романы К. Гамсахурдиа, С. Ханзадяна, Н. Рыбака, П. Загребельного и др.

260

Характерно в этом смысле появление на независимом телевизионном канале НТВ многосерийного авторского проекта Леонида Парфенова «Российская империя» (ноябрь 2000 г.). Этот заметный и успешный журналист начинал в конце 1980-х гг. с документального фильма о прорабах перестройки, позже, во второй половине 90-х, он представил многосерийный документальный фильм о позднесоветской эпохе 1960–1990-х гг. «Намедни. Наша эпоха».

261

Перенесенный на фигуру чужака, этот агрессивный мотив переживается повествователем, героем, читателем в пассивной модальности — отсюда широко представленный в советской прозе еще 1920–1930-х гг. мотив изнасилованности (Вс. Иванов, Б. Пильняк, И. Бабель, М. Шолохов, в историческом романе — А. Толстой и В. Шишков). Фундаментально двойственное отношение повествователя к ценностям личности и власти выдает при этом принятая им «сдвоенная перспектива»; ср.: «Будя живую неподатливость — главную сладость любви насильной…» (Усов В. Цари и скитальцы. М., 1998. С. 388).

262

См. об этом: Дубин Б. Запад, граница, особый путь: символика «другого» в политической мифологии современной России // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2000. № 6 (в печати).

263

Ср. характерную формулировку одного из анализируемых романистов о «жизни человека или целого народа — нелегкой <…> но с непременной мечтой о будущем могуществе» (Усов В. С. 11; выделено мной. — Б.Д.).

264

Подобная же — по типу! — художественная антропология задает и состав человечества в мелодраме или фантастике: репертуар ролей и здесь исчерпан полярными позициями на осях половозрастной и социально-статусной (по преимуществу — властной) идентификации. Разумеется, сам конкретный набор ролей будет для этих формульных повествований иным, чем в массово-историческом романе, более «современным», богатым промежуточными типами с дополнением неоднозначных, «психологических» характеристик и т. п.

265

О семантике детского в советской и постсоветской культуре см.: Дубин Б. Между всем и ничем // Досье на цензуру. 1998. № 3. С. 66–70. О женском в том же контексте см.: Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция. С. 103–114. Об агрессивно-воинских компонентах мужского образа см.: Заппер М. Диффузная воинственность в России // Неприкосновенный запас. 1999. № 1. С. 10–21.

266

См. об этой категории: Starobinski J. The idea of nostalgia // Diogenes. 1966. №. 54. P. 81–103; Davis F. Yearning for yesterday: A sociology of nostalgia. N.Y., 1979.

267

Можно сказать иначе: это протез отсутствующего запредельного, а значит, и предела — в чем бы то ни было. Что такое протезы отечественного производства и стоящая за ними антропология, мы знаем. Ср. в лекции Мераба Мамардашвили 1986 г.: «…для человека, который готов вечно страдать, не существует реальности смерти <…> культуру, в которой мы живем, трудно назвать <…> историческим образованием, поскольку она полна несвершившимися событиями, в ней не происходила последовательность свершений, мы вечно решаем одну и ту же проблему <…> Значит, мы все еще не родились, раз не решены проблемы, которые давно уже должны были быть решены и из них должен был быть извлечен смысл <…> Это и значит, что у нас нет исторической мощи стать, сбыться, выполнить что-то до конца» (Мамардашвили М. Эстетика мышления. М., 2000. С. 47–48).

268

О воздействии формирующейся литературы (и исторического романа) на картину мира в трудах современных ей историков см., например: Neff E. The poetry of history: The contribution of literature and literary scholarship to the writing of history since Voltaire. N. Y.; L., 1947; Реизов Б. Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма. Л., 1958. В 1960–1970-е гг. это стало теоретико-методологической проблемой для Р. Барта, Ф. Кермоуда, М. де Серто и др.

269

На данном материале можно говорить о нескольких функциональных разновидностях «русского стиля» — улично-просторечном (обычно мужском), домашне-чувствительном (женском или в разговоре с женой), сказово-былинном, державно-озабоченном (властном) и проч.

270

У Фаины Гримберг эти интонации связаны с поэтикой переводного лавбургера, которую она вносит в историческое повествование об императрице Елизавете: «…нежная девичья головка в белом, украшенном алмазами уборе» (Гримберг Ф. Гром победы. М., 1996. С. 14); «Ее смущала эта настойчивость его взгляда» (Там же. С. 39) и т. п.

271

«Всякому мыслящему человеку… необходимо иметь целостную картину мира», — развивает свое кредо такой автор (Зима В. С. 201).

Заметки были опубликованы в: Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 120–130, где завершали дискуссию по теме «Социология литературного успеха» (отсылки к статьям других участников обсуждения см. в тексте).

273

См.: MacClelland D.C. The achieving society. N.Y., 1961.

274

Связь между положением и признанием писателя в обществе, структурой литературной культуры, с одной стороны, и составом национальных элит, их взаимоотношениями, динамикой и циркуляцией, с другой, — предмет многолетних исследований Присциллы Кларк; см., например: Clark P. P., Clark T. N. Patrons, publichers, and prizes // Culture and its creators. Chicago, L., 1977; Clark P. P. Literary culture in France and United States // American journal of sociology. 1979. № 5. P. 1057–1077; Clark P. P. Literary France: The making of a culture. Berkeley, 1991.

275

Habermas J. The structural transformation of the public sphere. Cambridge (Mass.), 1989. В противопоставлении области «публичного» только и обретает смысл категория «приватного» (которое не надо путать с индивидуально-идиосинкратическим), как, с другой стороны, «публичное» не сливается с «социальным», а оба они, в определенном смысле и каждое по-своему, противостоят «государственному» и т. д.; все эти категории работают лишь в системе (работает или не работает опять-таки вся их система).

276

См. в настоящем сборнике статью «Литературный текст и социальный контекст». Без специальной теоретической разработки собирательно-описательная категория «литературный быт» практически лишена объяснительных потенций, а желания разворачивать тут аналитическую работу, насколько можно судить, по-прежнему нет. Я бы предложил различать, например, такие значения «быта» для исследователя литературы и искусства (речь идет об аналитических «чистых» типах, в исторической практике их семантические элементы будут, понятно, перемешаны):

1. Быт как совокупность жизненных обстоятельств литератора, писательской группы. В этом смысле, он — предмет социальной, экономической и др. истории, в т. ч. истории литературы, включая «биографический подход», хотя никаких кардинальных отличий «литературы» от политики и экономики, спорта и эстрады, как и любой другой сферы человеческой деятельности, я здесь не вижу.

2. Быт как набор специфических коммуникативных ситуаций, которые исследователь в конечном счете ставит в связь с поэтикой данного текста, автора, группы, направления. При этом или «быт» наделяется качествами источника либо стимула текста, группы текстов, манифестов и др., или действительность в глазах исследователя, напротив, «подражает литературе», ведет себя как модель.

3. Литературный быт как прямая тема литературы, предмет ее изображения — ср. очерки нравов, автобиографии, романы «с ключом».

4. Быт как особая точка зрения на литературу — «прозаическая», «повседневная», противопоставленная, с одной стороны, героико-мемориальной, панорамной оптике музеев, юбилеев и вершин (классикализирующей «истории генералов», по Тынянову), а с другой — индивидуальному и уникальному романтическому прорыву «гения», «проклятого поэта» к истине, смыслу, целому. Так понимаемый «быт» — структура открытая, минимально заданная «внешними» критериями и инстанциями, тавтологическая (мера самой себя, автометафора литературы, символ ее автономии). В этом качестве идея «повседневности» («быта») может быть особым ресурсом как рутинного литературного сохранения и воспроизводства (точка зрения «малых сих», взгляд «с галерки», «из задних рядов»), так и литературного изменения, новации («небрежная» поэтика розановских записей для самого себя и т. п.).

Возможны разные стратегии воплощения такого постклассического и постромантического взгляда на литературу и писателя в конкретных текстах и группах текстов. Полярными точками тут, вероятно, будут миметическая установка, «фотографический реализм», например, натуралистов (не случайно они дают и свой вариант «романа о художнике» — Золя, Гонкуры), и, напротив, дистанцированное от любой готовой реальности коллажное метаписьмо (допустим, имитация «неразборчивого» взгляда в сюрреалистской прозе Бретона, молодого Арагона, Лейриса). Этот последний случай обозначает и границу проблематики «быта», делая его фикцией, литературой (гетеронимы Пессоа и Мачадо, т. н. «Автобиографические заметки» Борхеса, «Дальнейшее — молчанье» А. Монтерросо, «случай Ромена Гари» и др.). Вместе с тем сюрреализм, поп-арт и т. д. характерным образом сдвигают или условно стирают рубеж между «бытом» и «искусством», рамку (не путать с футуристическим жизнестроительством): в хеппенинг или акцию может быть втянут любой человек и бытовой предмет. Изображению, разыгрыванию здесь подлежит сам радикальный или иронический художественный жест (своего рода поза прозы), жест негативной самоидентификации художника или даже «самого его искусства», задающий открытое, виртуальное пространство смыслопорождения, индуцирования возможных (или вызывания невозможных) смыслов.

277

См. в настоящей книге статью «Биография, репутация, анкета».

278

Обзор этой проблематики см. в кн.: Certeau М. de. L’absent de l’histoire. P., 1973; Certeau M. de. L’écriture de l’histoire. P., 1975.

279

Asbeck H. Das Problem der literarischen Abhaengigkeit und der Begriff des Epigonalen. Bonn, 1978.

280

Может быть, ощущение внутреннего неблагополучия, краха у разбираемых А. Рейтблатом авторов — еще и остаточный след их принадлежности к «реалистической», социально-критической парадигме (не хотелось бы сводить эти драмы к бытовым обстоятельствам авторов, их друзей и знакомцев, что и методологически некорректно); академизм современной им и наследующей классицизму живописи, скажем, X. Семирадского или антологической поэзии Н. Щербины (и тоже независимо от их реальных жизненных забот и тягот) — другой, более «благополучный» вариант культурного эпигонства.

281

См. об этом: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 208–226.

282

Ср. соображения Мандельштама 1922–1923 гг. об экстенсивной, хищнической, конкистадорской поэзии русских символистов и преждевременной усталости, пресыщенности читателей бурной сменой одновременно вышедших на сцену поэтических поколений, дефилированием перед глазами одной и той же публики — все новых и новых литературных школ (Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 191, 211). Но феномены успеха и провала, власти, славы и их цены в советскую эпоху — отдельная большая тема. О некоторых ее сторонах см.: Седакпва О. О погибшем литературном поколении — памяти Лени Губанова // Волга. 1990. № 6. С. 135–146 (в заглавии — перекличка с известной статьей Р. Якобсона о Маяковском); Она же. Другая поэзия // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 233–242; Она же. Успех с человеческим лицом // Там же. 1998. № 34. С. 120–124.

В основе статьи — выступление на московской конференции «Цензура в России и Советском Союзе» (1993), тогда же опубликованное в бюллетене «Государственная безопасность и демократия» (1993. № 4). В расширенном и переработанном виде напечатано в журнале «Досье на цензуру» (1997. № 2), по которому и публикуется здесь с библиографическими дополнениями.

284

См.: Otto U. Die literarische Zensur als Problem der Soziologie der Politik. Stuttgart, 1968; Левченко И. Я. Цензура как общественное явление. Екатеринбург, 1995.

285

Данило Киш называет цензора «двойником Писателя» и трактует писательскую работу как борьбу с этим двойником, который ведет себя как всевидящий и всеведущий, но принципиально Невидимый бог. См.: Kiš D. Censorship/Self-Censorship // Kiš D. Homo Poeticus. Essays and interviews. N.Y., 1995, p. 91–92.

286

Habermas J. The structural transformation of the public sphere. Cambridge, Mass., 1989.

287

См.: Lefort C. L’invention démocratique: Les limites de la domination totalitaire. P., 1981.

288

См.: Цензура в царской России и Советским Союзе. М., 1995; На подступах к спецхрану. СПб., 1995; Цензура в СССР: Документы 1917–1991. Бохум, 1999; Блюм А. В. За кулисами «министерства правды»: Тайная история советской цензуры 1917–1929. СПб., 1994; Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора, 1929–1953. СПб., 2000.

289

Статья была опубликована в: Знание — сила. 1997. № 11. С. 27–31.

291

Цит. по: Trznadel J. Hańba domova: Rozmovy z pisarzami. Lublin, 1990. S. 181–223.

292

Мамардашвили М. Необходимость себя. М., 1996. С. 196 (дневниковая запись начала 1980-х гг.).

Статья была опубликована в: Неприкосновенный запас. 1998. № 1. С. 60–64.

294

В переводе А. Худадовой, о котором составитель, кажется, не подозревает (Готье Т. Избранные произведения. М., 1972. Т. 1. С. 349), последняя фраза звучит так: «Казалось, гостья была чем-то озабочена; одной рукой она держалась за ногу, как это принято на востоке, а другой поглаживала косу, отягченную просверленными посредине цехинами, лентами и султанами из жемчуга». О В. Алексееве и В. Лихтенштадте, переведших «Искусственный рай» до него (первый издан в 1991 г., второй перепечатан в 1994-м), В. М. Осадченко — или его издатели? — тоже, вероятно, не осведомлены.

295

Примеры из книг: Реали Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Средневековье. СПб.: Петрополис., 1994. Т. 2; Эриксон Э. Г. Молодой Лютер. М.: Медиум, 1996; Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб.: Университетская книга, 1997, — приводятся далее без уточняющих указаний. О симптоматических трудностях с транскрипцией и комментированием собственных имен в переводных изданиях интеллектуальной эссеистики проницательно пишет Г. Лигачевский (Огюрн и Харуспекс в лучах заходящей ауры // Художественный журнал. 1997. № 18. С. 44–45).

296

См.: Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995. С. 157–160.

Текст, подготовленный для выступления на круглом столе «Философия филологии» в редакции журнала «Новое литературное обозрение» (25 сентября 1995 г.). Организатор встречи философов и филологов С. Зенкин предложил участникам обсудить следующие вопросы (привожу по тексту итоговой публикации материалов дискуссии, включая настоящие заметки: Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 45):

— Филология исторически сложилась как искусство дешифровки текстов на мертвых языках. Правомерно ли использование ее методов для анализа новой культурной практики?

— Современное литературоведение как филологическая дисциплина — продукт эпохи романтизма и позитивизма. В какой мере отягощают его познавательные установки той эпохи?

— Филология умеет устанавливать уже существующие смыслы текстов. Способна ли она производить новые смыслы, новое знание?

— В наши дни литературоведение переживает «кризис предмета» (художественная литература? «история идей»? быт, биография и т. п.?). Не связано ли это с исчерпанностью филологической концепции слова?

— Каковы перспективы филологии: продолжение прежних занятий? Обновление методологии? Замена какой-либо новой дисциплиной?

298

См.: Автополемика // Пятые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990. С. 294–328.

299

См.: Гудков Л Д., Дубин Б. В. Сознание историчности и поиски теории: Исследовательская проблематика Тынянова в перспективе социологии литературы // Тыняновский сборник. Первые Тыняновские чтения. Рига, 1984. С. 113–124, а также статью «Литературный текст и социальный контекст» в настоящем сборнике.

300

Jauss H. R. Literarishe Tradition und gegenwartiges Bewusstsein der Modernitat / Aspecte der Modernitat. Gottingen, 1965. S. 150–197; Id. Alteritat und Modernitat der mittelalterischen Litteratur. München, 1977.

301

Man P. de. Literary history and literary modernity // Man P. de. Blindness and insight: Essays in the rhetoric of contemporary criticism. L., 1983. P. 142–165.

302

Выразительные материалы на этот счет см. в специальном номере новейшего журнала: Автор как персонаж: Биографический жанр во французской литературе // Иностранная литература. 2000. № 4.

303

См. развитие подобной парадигмы в современной немецкой философии культуры и теории литературы: Kamper D. Zur Geschichte der Einbildungskraft. Munchen; Wien, 1981; Idem. Zur Sociologie der Imagination. Munchen; Wien, 1986; Iser W. Das Fiktive und das Imaginare: Perspectiven literarischer Anthropologie. Frankfurt a. M., 1991, а также: Старобинский Ж. К понятию воображения // Новое литературное обозрение. 1996. № 19. С. 30–47.

В основе статьи — сообщение на конференции «Библиотеки и чтение в ситуации культурных изменений» (Вологда, 18–22 июня 1996 г.); этот текст опубликован в: Что мы читаем? Какие мы? Сборник научных трудов. Вып. 3. СПб., 1999. С. 8–27.

305

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М., 1994. С. 42–48. Об истории и поэтике популярного романа см. рефераты обобщающих книг Дж. Кавелти (А. Рейтблат) и Л. Майнора (С. Шведов) в сборнике обзоров и рефератов «Проблемы социологии литературы за рубежом» (М., 1983), а также — соответствующие разделы библиографического указателя «Книга, чтение, библиотека: Зарубежные исследования по социологии литературы» (М., 1982). Обширный материал по массовому чтению, включая перечень отечественных авторов и сочинений, реально читавшихся несколькими поколениями широкой публики, собран и систематизирован А. И. Рейтблатом в его монографии «От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века» (М., 1991).

306

См.: Книга и чтение в зеркале социологии. М., 1990. С. 51, 61, 64–65; о фондах публичных библиотек с точки зрения читательского спроса и в соотношении с домашними библиотеками см.: Там же. С. 40–45.

307

Подробнее см.: Зоркая Н. А. Москвичи о средствах массовой коммуникации // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1997. № 4.

308

См. статью «Книга и дом (К социологии книгособирательства)» в данной книге, а также материалы по домашним библиотекам в сборнике «Что мы читаем? Какие мы?» (СПб., 1993).

309

См.: Дубин Б. В. Социальный статус, культурный капитал, ценностный выбор: Межпоколенческая репродукция и разрыв поколений // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1995. № 1. С. 12–16; Он же. Дети трех поколений // Там же. 1995. № 4. С. 31–33.

310

См. материалы составленного А. Рейтблатом специального выпуска «Другие литературы» журнала «Новое литературное обозрение» (1996. № 22).

311

См.: Зоркая Н. А., Дубин Б. В. Идея «классики» и ее социальные функции // Проблемы социологии литературы за рубежом. С. 40–82; Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. С. 27–38. О «классичности» и «модерности» см.: Vattimo G. The end of modernity. Baltimore, 1988; Man P. de. Blindness and insight. L., 1983; в том числе — на материале «Рождения трагедии» Ницше: Man П. де. Генезис и генеалогия // Комментарии. 1997. Вып. 11. С. 13–36.

312

См.: Зоркая Н. А., Дубин Б. В. Указ. соч. С. 57–65.

313

См.: Манхейм К. Проблема интеллигенции: Исследования ее роли в прошлом и настоящем. М., 1993, а также: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995.

314

Теоретическую постановку вопроса об этом специфическом типе действия см. в: Левада Ю. А. Статьи по социологии. М., 1993. С. 99–119.

315

См.: Guillory J. Cultural capital: The problem of literary canon formation. Chicago, 1993; Golding A. From outlaw to classic: Canons in American poetry. Madison, 1995 (см. выше нашу рецензию на эту книгу).

316

См.: Советский простой человек: Черты социального портрета на рубеже 90-х гг. М., 1993. С. 167–197; Левинсон А. Г. Значимые имена // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1995. № 2. С. 26–29.

317

См.: Die Klassik Legende. Frankfurt а. М., 1971.

318

См.: Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 208–226.

319

См.: Vogüé Е. М. de. Le roman russe. P., 1886.

320

См.: Дубин Б. В., Рейтблат А. И. О структуре и динамике системы литературных ориентаций журнальных рецензентов // Книга и чтение в зеркале социологии. М., 1990. С. 160.

321

См.: Луначарский А. В. Об интеллигенции. М., 1923; Ярославский Е. О роли интеллигенции в СССР. М., 1939; анализ соответствующего материала см. в кн.: Beyrau D. Intelligenz und Dissens. Gottingen, 1993 (и главе из нее в рус. пер.: Байрау Д. Интеллигенция и власть: Советский опыт // Отеч. история. 1994. № 2. С. 122–135).

322

См.: Дубин Б. В., Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 164–165.

323

См.: Lasorsa Siedina Cl. La conscienza della propria identita nella pubblicistica rusa contemporanea / Istituzioni e societa in Russia tra mutamento e conservazione. Milano, 1996. P. 120–135; Trepper H. Kultur und «Markt» // Russland: Fragmente einer postsowjetischen Kultur. Bremen, 1996. S. 105–133; Berelowitch A., Wieviorka M. Les Russes d’en bas: Enquête sur la Russie post-communiste. P., 1996. P. 339–348, 372–376 (рецензию на эту последнюю книгу см.: Социологический журнал. 1997. № 1/2. С. 224–229); Hayoz N. L’etreinte coviétique: Aspects sociologiques de l’effondrement programmé de l’URSS. Geneve, 1997. P. 251–258; а также нашу статью «Интеллигенция и профессионализация» в данном сборнике.

Рецензия была опубликована в: Новое литературное обозрение. 1996. № 21. С. 391–393.

325

Golding A. From Outlaw to classic: Canons in American poetry. Madison: The University of Wisconsin Press, 1995. XVII, 243 p.

Доклад был прочитан на конференции «Россия в конце XX в.» в Стэнфорде (1998). Публикуется впервые.

327

Левада Ю. Статьи по социологии. М., 1993. С. 157.

328

Поэтике и восприятию этого жанра словесности посвящен ряд работ Дженис Редуэй. См., например: Radway J. A. Reading the Romance: Women, Patriarchy, and Popular Literature. Chapel Hill; L., 1984.

329

См. в настоящем сборнике статью «Испытание на состоятельность: к социологической поэтике русского романа-боевика».

330

В целом советская эпоха знала два периода «расцвета» национально-исторического романа — 1930-е и 1970-е гг. (с некоторым временным «хвостом» дальнейших рутинизаторов). В дореволюционной России это были, соответственно, 1830-е гг. (собственно первоначальное оформление жанрового образца) и 1870-е гг. (с тем же рутинизаторским «хвостом» у того и другого периода).

331

Geertz С. Common sense as a cultural system // Geertz С. Local knowledge: Further essays in interpretive anthropology. L., 1991. P. 91–92.

Первоначальный вариант опубликован в: Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1998. № 4 С. 22–32. Для настоящего издания статья доработана.

333

Как показатели установок и вкусов «среднего человека» некоторые из этих данных уже рассматривались Ю. Левадой и Н. Зоркой. См.: Левада Ю. Индикаторы и парадигмы культуры в общественном мнении// Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1998. № 3. С. 7–12; Зоркая Н. Тенденции в чтении россиян в 90-е годы // Там же. С. 44–49.

334

Данные приведены и рассчитаны по: Российский статистический ежегодник. М., 1999. С. 231, 234–235.

335

Речь идет, конечно же, исключительно об интересе к художественным фильмам, транслируемым по телевизору или тиражируемым на видеокассетах (ср. данные о посещении кинотеатров в табл. 1).

336

Поскольку активистами в покупке и прокате видеокассет выступают мужчины 25–39-летнего возраста, мелодрама в суммарной структуре покупательских предпочтений заметно уступает не только боевикам, детективам, приключенческим фильмам, но и фантастике. См. данные вциомовского опроса покупателей кассет (1997) в статье: Ульянова М. Связующие звенья в системе распределения в киноотрасли: кино- и видеопрокат // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 1. С. 54.

337

См.: Печать Российской Федерации в 1996 году. М., 1997. С. 12, 20 (все данные о печати, кроме особо оговоренных, далее приведены и рассчитаны по этому справочнику). По данным Ю. Майсурадзе, в 1997 г. 47 % названий и свыше трех четвертей тиража всех книг было выпущено частными издательствами. См.: Полиграфист и издатель. Спец. выпуск. 1998. Август. С. 45.

338

См.: Итоги. 1997. 18 ноября. С. 38. Добавлю, что параллельно массовизации книжного репертуара идет — хотя и гораздо более медленными темпами — децентрализация самой книгоиздательской сети. В 1996 г. в Москве выходило 55 % всех издаваемых в стране книг по названиям и 80 % — по тиражам: доля издаваемого другими городами, кроме столицы и Санкт-Петербурга, с 1986 г. выросла в полтора раза по названиям и вдвое — по тиражам (там же.).

339

Еще до радио, кино, телевидения и т. д. в качестве такой техники выступила фотография (как до нее самой — книгопечатание). Баталии по поводу книги («старых» и «новых» книг) задали образец культурной коллизии для всех последующих споров о месте новых коммуникативных техник в обществе и культуре — фотографии (в ее споре с живописью), кино (в столкновении с театром), телевидения (в соперничестве с кино), компьютера (как «угрозы» книге) и проч.

340

О проблеме успеха в отечественной культуре и общественном мнении последнего десятилетия см. статьи «Новая русская мечта и ее герои» и «Сюжет поражения» в настоящем сборнике, а также: Дубин Б. Успех по-русски // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1998. № 5. С. 18–22.

341

Ср.: Гудков Л., Дубин Б. Интеллигенция: Заметки о литературно-политических иллюзиях. М.; Харьков, 1995. С. 24.

342

Едва ли не единственное исключение из этого правила — издательство «Наука», выпустившее в 1996 г. 430 книг (почти столько же, сколько «Просвещение»). Но их средний тираж — полторы тысячи экземпляров; средний тираж продукции университетских издательств по стране — 1100 (в принципе этот разрыв должен был, вероятно, быть более значительным, поскольку университетские издательства в советских и постсоветских условиях чаще всего переводят в книжную форму рутинную отчетную продукцию и учебные пособия соответствующих кафедр, тогда как «Наука» выносит научные идеи и концепции уже на общее, надгрупповое и даже междисциплинарное обсуждение, тиражирует авторитетное знание и т. д.).

343

Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на любой уличный книжный прилавок в столице или крупнейших городах страны. Сходный образ человека — семейного и отдыхающего — воспроизводит телереклама; социография подобного «виртуального» населения — насущная описательная задача эмпирической социологии.

344

В этом смысле установившийся в России за 1990-е «рынок» культурных образцов и благ — специфическое, «промежуточное» социальное образование. Он даже не сегментарен, а попросту фрагментирован и сочетает некоторые технические механизмы и демонстративно-символические признаки рыночного предложения и обмена с действием множества прежних, еще советских коменклатурных структур («закрытого» типа), а также давлением уже совсем недавних адаптивных социальных форм диктата и протекционизма со стороны финансовых «олигархов», нового культурного истеблишмента, новой «бюрократии культуры» и проч. Как будто бы охваченное им социальное пространство страны тем не менее не прозрачно для коммуникаций (это относится к сети книжного распространения, режиму вещания центрального телевидения на регионы, региональному распространению прессы федерального и столичного уровня и т. п.); все эти барьеры, соответственно, ограничивают хождение универсальных обменных эквивалентов (денег). Так складывается громоздкая, труднообозримая и малоэффективная конструкция сосуществующих участков и зон социального существования, живущих тем не менее в разных культурно-символических режимах. Об антропологических коррелятах такого «рынка» — раздвоенном, внутренне конфликтном постсоветском человеке с его привычками, смысловыми дефицитами, напряжениями, механизмами символического вытеснения и компенсации и т. п. см. ниже.

345

Перевод «сложной», не поточной литературы (а во многом и специализированной научной книги), требующий соответствующей квалификации, но и другого времени подготовки, типа издания, комментария и проч., жестко сдерживается сейчас финансовой политикой абсолютного большинства издательств (они, кстати, никак не бедны: средняя норма их прибыли, достигавшая в начале 1990-х гг. 100 %, составляет сегодня 25–30 %, при средних для западных фирм 3–5 %). Если не считать единичные издания, спонсируемые теми или иными фондами и программами, гонорарная ставка нынешнему переводчику составляет 600–800 рублей за авторский лист (около 20–25 долларов). См.: Итоги. 2000. 13 июня. С. 42. Легко подсчитать, что при подобных расценках для весьма скромного заработка в 200 долларов высококвалифицированный специалист должен переводить порядка 10 листов в месяц или 8–10 страниц ежедневно.

346

См.: Habermas J. The structural transformation of the public sphere. Cambridge (Mass.), 1989.

347

О телевидении в системе символов XX в. и в структуре коллективного образа России XX столетия см.: Дубин Б. Конец века // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2000. № 4. С. 13–14.

348

См.: Дубин Б. Что такое массовая литература? // Ex libris НГ. 1997. № 19. 20 ноября. С. 8.

349

Соответствующий исторический материал более чем за полтора столетия от А. де Токвиля и Д. С. Милля до X. Ортеги-и-Гасета, Й. Хейзинги, Э. Шилза обстоятельно реконструирован в книге Сальвадора Хинера, см. ее английский перевод: Giner S. Mass society. L., 1976.

350

«Закрытый» характер власти, распределения и многих других отношений в обществе советского типа на «классической» фазе его существования при переходе социума к большей открытости порождает новые для данной системы феномены массовой политической, массовой религиозной, массовой потребительской культуры и др. Вероятно, можно даже говорить о смене, вытеснении мобилизационной модели массовости — другой, цивилизационной (в нашем случае — потребительской) или, точнее, об их наложении друг на друга, разрыве и напряжении между конкурирующими моделями и проч. На материале литературы аналогичный процесс и конфликт (здесь он представлен как столкновение «идеологии» и «цивилизации») описан в статье «Словесность классическая и массовая», см. ее в настоящем сборнике.

351

См., напр.: Гудков Л., Дубин Б. Литература как социальный институт. М., 1994. С. 99–151; Другие литературы // Новое литературное обозрение. 1996. № 22; На рандеву с Марининой // Неприкосновенный запас. 1998. № 1. С. 39–44.

352

См.: Certeau М. de. L’invention du quotidien: 1. Arts de faire. P., 1990. P. XXXV–LIII.

353

Привычка — социальный механизм, по-разному реализующийся в разных социальных системах, на разном культурно-антропологическом материале; соответственно, работающие при этом модели «идеального» человека, человека «как все», «чужака» и проч. могут содержательно очень отличаться, поскольку весьма различаются функционально. О том, как — совершенно по-иному в сравнении с описанным — складывается и функционирует механизм привычки в отечественных (советских и постсоветских) условиях, см.: Дубин Б. Жизнь по привычке: быть пожилым в России 90-х годов // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1999. № 6. С. 18–27; Он же. О привычном и чрезвычайном // Неприкосновенный запас. 2000. № 5. С 4–10.

354

См. статью «Хартия книги: книга и архикнига в организации и динамике культуры» в настоящем сборнике.

355

См.: Huyssen A. After the great divide: Modernism, mass culture, postmodernism. Bloomington; Indianapolis, 1986; Compagnon A. Les cinq paradoxes de la modernité. P., 1990; Strychacz Th. Modernism, mass culture, and professionalism. N. Y., 1993.

356

Хоркхаймер М., Адорно Т. В. Диалектика Просвещения: Философские фрагменты. М., 1997. С. 203–204.

357

Такие же отдельные зоны культурной массовизации (демонополизации культурных владений) как одного из моментов в процессах дифференциации общества и культуры составляют массовые политические представления (исторически именно они во многом и легли в основу т. н. «общественного мнения»), массовые религиозные верования и др. Становясь проблемой для соответствующих функций культурной и интеллектуальной элиты, они позже имеют шанс стать и предметом специализированной рефлексии, эмпирических исследований в рамках философии, социологии, истории культуры (литературы, религии и т. д.).

358

Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости: Избранные эссе. М., 1996. С. 59; см. в том же издании его работу «Краткая история фотографии» (с. 66–91). Основополагающие идеи о связи между количеством участников социального взаимодействия и его структурой (характером ассоциации, включая механизмы ее воспроизводства) принадлежат Г. Зиммелю.

359

Беньямин оставляет здесь в стороне другие модальности и модели массового поведения и восприятия — мобилизационно-экстатическую, мобилизационно-дисциплинарную и проч. В этом смысле образцом для него выступает в данном случае одиночное фланерство жителя метрополиса, рассматривание уличных витрин и рекламных изображений, а не массовые шествия и иные процессии (свидетелем которых ему, вместе со всей Европой, вскоре придется стать) либо радения спортивных, музыкальных и других фанатов уже нашего времени. Беньямина, кажется, больше интересует поздний, переродившийся потомок романтического мечтателя — одинокий человек толпы, чем собственно толпа, ведущая себя тем не менее как один человек. Точней, его занимает в индивиде пока еще непривычное соединение массовости самопонимания и установки на других с единичным («индивидуальным») и дистанцированным («зрительским») уединением — скорее зритель у телевизора, чем на трибуне стадиона. Как Августина поразил когда-то невиданный антропологический образец, картина «человека читающего» (и делающего это «в уме, не произнося ни слова и не шевеля губами»), так Беньямина завораживал «новый одиночка» — «человек смотрящий» (и не занятый больше ничем) как особая роль, стандарт, человеческий тип.

360

Беньямин В. Указ. соч. С. 37, 59–61. Понятно, что при этом в корне изменилась и роль художника, его самопонимание: Бодлер «впервые выдвинул притязания на обладание экспозиционной стоимостью <…> стал своим собственным импресарио», — отмечает Беньямин (Иностранная литература. 1997. № 12. С. 172).

361

См. также: На рандеву с Марининой // Неприкосновенный запас. 1998. № 1. С. 39–44.

362

Здесь не только героиня говорит: «Я неровно к тебе дышала» или «Спешка хороша лишь при ловле блох», но и язык автора пестрит выражениями вроде «терпения было выше крыши» и т. п. Характерен в этом смысле мотив «правописания» в романе «Иллюзия греха», где одна из героинь обладает безупречной «врожденной грамотностью».

363

Эклектика и синтетизм подобного литературного письма и массового искусства в целом, которое ничего не исключает (своего рода популярный вариант стилистического барокко), опять-таки, противостоит аскетическому минимализму авангардного поиска, доведению в нем любой избранной манеры до «невозможного» предела и чистоты (можно сказать, своеобразному классицизму).

364

Понятно, что за этим, эмпирически представленным выше и, казалось бы, чисто количественным сокращением контингента посетителей театров и музеев (вдвое), тиражей книг (вчетверо) и журналов (в восемь раз), а тем более зрителей в кинотеатрах (в пятьдесят раз!) фактически кроется функциональное, содержательное перерождение соответствующих коммуникативных каналов. Правильней было бы сказать, что это уже совершенно другие музеи, книги, кинотеатры и т. д. Но поскольку собственно усложнения структур взаимодействия, их функционального обновления при этом не состоялось, то «перерождение» элементов системы в данном контексте понимается терминологически — как одна из форм распада. В процессе подобного распада, при понижении целого, общем «проседании» и «осыпании» структур, одни прежние формы с их функциями, говоря метафорически, «наползли» на некоторые другие, «вдавились» в них или «сплющились» с ними (иными словами, «атрофия» одних органов или участков социокультурной «ткани» общества сопровождалась «перерождением» других, к чему в институциональном плане, собственно, в большой мере и свелся процесс «перемен»). Например, к концу 1990-х гг. журналы, продолжающие называться «толстыми», явочным порядком, вне зависимости от чьего бы то ни было отдельного желания оказались по тиражам и даже по самопониманию, по фактической практике их редакций неким подобием «little review», при том, что ни реального умножения, ни реальной дифференциации социальных групп и журнальных каналов коммуникации между ними не произошло, а Интернет лишь частично компенсировал подобные структурные деформации и дефициты (данные о процессе интернетизации см.: Арестова О. Н., Бабанин Л. Н., Войскунский А. Е. Социальная динамика сообщества пользователей компьютерных сетей // http://www.relarn.ru:8082/human/dynamics.txt). Это значит, что контингент их подписчиков и читателей не просто численно сократился, но и функционально трансформировался: даже если это, что называется, те же самые люди, они — настолько уменьшившись в количестве — понимают и ведут себя иначе, нежели три, пять, десять, пятнадцать лет назад.

Еще от автора Борис Владимирович Дубин

Борис Дубин

История русской литературной критики

Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.

Борис Дубин

Республика словесности

Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.

Борис Дубин

Религиозные практики в современной России

Сборник «Религиозные практики в современной России» включает в себя работы российских и французских религиоведов, антропологов, социологов и этнографов, посвященные различным формам повседневного поведения жителей современной России в связи с их религиозными верованиями и религиозным самосознанием. Авторов статей, рассматривающих быт различных религиозных общин и функционирование различных религиозных культов, объединяет внимание не к декларативной, а к практической стороне религии, которое позволяет им нарисовать реальную картину религиозной жизни постсоветской России.

Борис Дубин

Стихи о Первой мировой войне

Подборка стихов английских, итальянских, немецких, венгерских, польских поэтов, посвященная Первой мировой войне.

Борис Дубин

«Особый путь»: от идеологии к методу

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии.

Борис Дубин

Классика, после и рядом

Смысловой центр книги известного социолога культуры Бориса Дубина – идея классики, роль ее в становлении литературы как одного из важных институтов современного общества. Рассматриваются как механизмы поддержания авторитета классики в литературоведении, критике, обучении, книгоиздании, присуждении премий и др., так и борьба с ней, в том числе через выдвижение авангарда и формирование массовой словесности. Вошедшие в книгу статьи показывают трансформации идеи классики в прошлом и в наши дни, обсуждают подходы к их профессиональному анализу методами социологии культуры.