Слово о сыновьях - [9]
— Куда девались?
— Мы дяде Герасиму помогали чинить повозку, — отвечает Боря.
— Хорошо. Но зачем же ты без спросу уносишь из дому последние гвозди? — сердито спрашивает отец.
— Так дяде Герасиму было нужно… А ты ведь сам говорил: «Сам погибай, а товарища выручай». Вот мы и стараемся.
У Бори большая дружба с нашим соседом Герасимом. Возвращаясь с поля, тот сажает, бывало, Борю в каруцу и катит по улице. Въехав во двор, Боря спрыгивает на землю и старательно помогает Герасиму распрягать лошадей. Но больше всего нравилось Боре, когда Герасим, усадив его верхом и дав ему поводья, через все село вел лошадей на водопой. Боря гордо восседал на лошади, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно хотел сказать: смотрите, какой я молодец.
У бережливого расчетливого Герасима мои сыновья перенимали крестьянскую сметку и умение хозяйствовать. Как-то я заметила в сенях большой ящик. Открыв сто, поразилась: ржавые гвозди, дверные ручки, гайки, старые подковы, банки.
— Зачем это вы натаскали? — спросила я Борю.
— В хозяйстве все пригодится, — ответил он. В его голосе звучали соседовы нотки. — Вон у дяди Герасима ни один гвоздь зря не пропадает.
— Дядя Герасим, как Плюшкин, все в свою нору тащит.
— Какой Плюшкин?
Пришлось обстоятельно рассказать об одном из известных героев «Мертвых душ».
Боря слушал внимательно. А когда я окончила, он убежденно сказал:
— Нет, дядя Герасим не такой. Он хороший.
«У ЛУКОМОРЬЯ ДУБ ЗЕЛЕНЫЙ…»
Еще до поступления ребят в школу мы старались обучить их грамоте, привить любовь к книге. Обязанности у нас распределялись: муж хорошо знал молдавский фольклор и умел увлекательно рассказывать о легендарных гайдуках, об их славных атаманах Кодряне, Тобултоке, Бужоре, о том, как мужественно боролись они против турецких янычар и угнетателей-бояр за освобождение народа. Я с увлечением изучала русскую литературу. Боре было года четыре, когда я впервые прочитала ему стихи Пушкина. Его, видимо, покорили их необычайная музыкальность и тот удивительный мир, с которым он познакомился в «Руслане и Людмиле».
— Мама, почитай еще, — просил меня Боря.
И я взволнованно, как в детстве, читала:
Боре так полюбились эти стихи, что он вскоре заучил их наизусть.
Встретив на улице своих сверстников, он с гордостью говорил:
— А я знаю стихи Пушкина. Прочитать?
Откинув немного назад голову, закрыв глаза, Боря с волнением начинал:
Ребята слушали, затаив дыхание. Чудесное сказочное царство открывала перед ними пушкинская поэзия.
— А где это самое лукоморье? — допытывался соседский мальчик Гриша. — Сходить бы, посмотреть на ученого кота, на лешего… Здорово!
— Я бы золотую цепь снял и лавочнику продал, — озорно выкрикивал кто-то.
— Ну да, даст тебе леший, жди…
— Чудаки. Это же сказка, — солидно возражал мальчик постарше.
Много раз перечитывали мы «Сказку о рыбаке и рыбке». Боря каждый раз хвалил рыбку и ругал старуху.
— Ишь, какая вредная… Чего захотела, — возмущался он, слушая приказания зазнавшейся старухи.
А когда в конце сказки старуха оказывалась у разбитого корыта, Боря удовлетворенно говорил:
— Так ей и надо.
Любили наши дети и стихи другого великого русского поэта — Н. А. Некрасова. Особенно пришелся им по душе некрасовский мужичок-с-ноготок:
Позднее, когда Боря учился в школе, на одном из вечеров он хотел продекламировать стихи Пушкина и Некрасова. Но ему не разрешили. Румынские оккупанты запрещали разговаривать на русском языке и жестоко преследовали тех, кто читал произведения русской литературы.
В ШКОЛУ
Осень 1926 года. Пришла пора отдавать Борю в школу.
Трудно тогда было учить детей простому человеку, ох как трудно! Нужда, голод цеплялись, за каждые рабочие руки, какими бы маленькими и беспомощными они ни были. Не в школу, а батрачить на помещика посылали своих шести-семилетних детей крестьяне. Лишь немногим удавалось закончить сельскую школу.
Но мы с Григорием Амвросиевичем твердо решили: как бы ни было нам трудно, а учить детей будем.
— Я буду летчиком, — говорил Боря, складывая из бумаги самолет.
Кто из мальчиков, переступая порог детства, не мечтал быть летчиком, танкистом, моряком! Но только в школе по-настоящему выявляются их способности и наклонности.
Старательно готовился наш сын к своему первому школьному дню. Сам смастерил пенал, очинил с десяток карандашей, положил в сумку целую стопку тетрадей, чернильницу, ручку.
— Зачем ты берешь с собой столько карандашей и тетрадей? — спросила я Борю, разглаживая новенький костюмчик, сшитый специально для школы.
— Пригодится. Запас карман не ломит, — хозяйственно ответил он.
Утром первого сентября мы встали раньше обычного. Я приготовила завтрак, а Боря, тщательно умытый, вертелся в новом костюмчике перед зеркалом. Григорий Амвросиевич критически оглядывал его, заставлял поворачиваться то спиной, то грудью. Настроение у нас было приподнятое, радостное. Еще бы! Сына в школу отдаем!
Книга рассказывает о жизни и творчестве ленинградского писателя Льва Канторовича, погибшего на погранзаставе в первые дни Великой Отечественной войны. Рисунки, помещенные в книге, принадлежат самому Л. Канторовичу, который был и талантливым художником. Все фотографии, публикуемые впервые, — из архива Льва Владимировича Канторовича, часть из них — работы Анастасии Всеволодовны Егорьевой, вдовы писателя. В работе над книгой принял участие литературный критик Александр Рубашкин.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.