Слово о сыновьях - [8]
Мы поддерживали всякое начинание детей, если оно помогало развивать у них любовь к труду. Соревнование понравилось: можно было видеть, кто лучше и быстрее работает.
Начавшись с борьбы за «красивые помидоры», соревнование затем распространилось на все, чем занимались наши дети. Мастерили они что-нибудь из дощечек или самодельных кубиков, отправлялись ли на прогулку в поле, поливали цветы — всюду можно было услышать:
— А ну, кто лучше?
Каждый из них старался гладко обстрогать доску, поймать самых красивых бабочек и самых больших кузнечиков, больше полить цветов. Все сделанное они показывали отцу. Григорий Амвросиевич, как главный судья, оценивал работу ребят и определял победителя. Первое место чаще всего занимал Боря.
Очень любили дети наши прогулки за село. Стоило только выйти за левады — и перед любопытным ребячьим взором открывались чудесные картины. Вот в зеленой пойме пасется стадо коров, а поодаль от него — отара овец. У овец, видимо, «обеденный перерыв», они сбились в кучу и стоят, понурив головы, отбиваясь короткими хвостами от мошкары. А может, они слушают музыку? Под старым развесистым вязом старик-пастух играет на флуере. Грустная тягучая мелодия плывет далеко-далеко и будто тает в раскаленном воздухе. Боря и Миша внимательно вслушиваются в знакомый им мотив.
— Мама, это дойна. Да? — спрашивает Боря. — Я бы целый день слушал.
Но через минуту они с Мишей уже прыгают по сухой комковатой земле в погоне за бабочками. Набегавшись, садятся на межу и дотошно расспрашивают меня о том, как из гречки, которая растет вот здесь, получается каша, а из пшеницы — хлеб, почему кукуруза такая высокая. Весело трещат кузнечики. На горизонте дрожит голубоватое марево, в тихой задумчивости стоят холмы. С прогулки возвращаемся поздним вечером с целой коллекцией бабочек и жучков. Когда мы усталые, но довольные входим в наш уютный двор, на севере загорается первая звезда.
Как-то само собой получилось, что Боря становился заводилой во всех играх, и дети охотно признавали его своим вожаком. Вероятно, их привлекала его бьющая через край жизнерадостность, сердечность и простота.
Правда, звание «главного» надо было отстаивать. Среди ребят были смельчаки, которым тоже хотелось верховодить.
Помню, однажды Боря пришел в слезах. Всхлипывая, он рассказал, что пришел один из знакомых соседских мальчиков и сам стал заводить игры. Боря не пожелал уступить своего первенства, и они подрались. Свое поражение он переживал тяжело и даже пожаловался отцу в надежде на его поддержку. Но разговор с отцом принял совершенно неожиданный для Бори оборот.
— За дело тебя побили, — выслушав сына, сказал Григорий Амвросиевич. — Командовать надо по очереди, а не одному тебе… И потом запомни: последнее дело жаловаться на своих товарищей. Чтобы я этого не слышал.
Боря больше никогда не приходил с жалобами. Если ему случалось рассориться с мальчиками, он уходил с улицы. Потихоньку открыв калитку, чтобы не заметил отец, он перебегал двор и прятался в саду или за домом. Там, в одиночестве, Боря переживал свое поражение. Но сердиться долго он не мог. Утром, едва открыв глаза, он спрашивал: «Ребята ждут?» Торопливо вскакивал с постели и спешил к окну. Если ребята сидели у калитки, то трудно было заставить Борю умыться и покушать: он рвался на улицу.
САМ ПОГИБАЙ, А ТОВАРИЩА ВЫРУЧАЙ
Я сижу у окна и вышиваю. В доме тихо. Дети ушли гулять, муж на работе. С сердитым жужжанием бьется о стекло большая зеленая муха. Она отвлекает мое внимание. Я открываю окно.
Хлопнула калитка. Через двор прошел чем-то озабоченный Боря. Наверное, поссорился с ребятами и, по обыкновению, хочет уединиться, пережить свое горе. Но Боря не свернул в сад, а прошел на кухню. Что он там делает? Неужели успел проголодаться?
Когда я, тихо открыв дверь, вошла в кухню, Боря торопливо доставал из раскрытого шкафчика куски хлеба, сахар, яички и все это укладывал в корзиночку.
— Куда это ты собираешься, Боря? — спросила я.
Он вздрогнул и, смущенный, обернулся ко мне.
— Мамочка, не сердись… я играл с одним мальчиком, а потом мы зашли к нему домой. Его мама сильно-сильно болеет. А они голодные. Петя и его сестричка плачут, хотят есть. Мне их жалко… и я хочу отнести им покушать.
— Очень хорошо, что ты решил так поступить, — одобрила я. — Но почему ты делаешь это украдкой? Разве помогать людям стыдно?
Боря еще больше смутился.
— А я боялся, что ты не разрешишь. Думал: пусть мама накажет меня, зато я помогу Пете. Ведь папа говорил нам: сам погибай, а товарища выручай.
Я покачала головой:
— Плохо ты понял суворовскую заповедь. Товарища надо выручать, но делать это нужно открыто и честно. А ты хотел тайком… Некрасиво.
Пристыженный, Боря дал мне слово никогда не делать ничего подобного. Каждое утро он относил Пете корзиночку с продуктами, помогал детям и их больной матери. Возвращался он довольный, как человек, исполнивший свой долг.
Когда Петина мама выздоровела, она пришла к нам и поблагодарила за помощь.
— Добрый у вас растет мальчик.
Боря покраснел от похвалы и вышел из комнаты.
Желание сделать людям что-то хорошее доходило иногда до крайностей. Хватишься, бывало, молотка или гвоздей — нет их.
Книга рассказывает о жизни и творчестве ленинградского писателя Льва Канторовича, погибшего на погранзаставе в первые дни Великой Отечественной войны. Рисунки, помещенные в книге, принадлежат самому Л. Канторовичу, который был и талантливым художником. Все фотографии, публикуемые впервые, — из архива Льва Владимировича Канторовича, часть из них — работы Анастасии Всеволодовны Егорьевой, вдовы писателя. В работе над книгой принял участие литературный критик Александр Рубашкин.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.