Слово о сыновьях - [37]
Бондарева, Минаева, Громова, Самошина.
Еще надпись:
«Погибли от руки фашистов 15.I.1943 года, в 9 часов ночи».
Около окна рукой Ули Громовой четко выведено:
«Прощайте, мама,
Прощайте, папа,
Прощайте, вся моя родня.
Прощай, мой брат любимый Еля,
Больше не увидишь ты меня.
Твои моторы во сне мне снятся,
Твой стан в глазах всегда стоит.
Мой брат любимый, я погибаю!
Крепче стой за Родину свою!
До свидания!»
Любу Шевцову немцы арестовали в Ворошиловграде, куда она ездила, чтобы выручить рацию, полученную в партизанской школе. Продержали ее в Краснодоне до 31 января, а в феврале 43 г. вместе с Виктором Субботиным, Дмитрием Огурцовым и Семеном Остапенко отправили в Ровеньки, в окружную жандармерию. За день до бегства немцев из Ровенек многих советских граждан фашисты расстреляли в городском парке. В их числе были и молодогвардейцы.
В одной из камер, в углу, на стене, нашли надпись, сделанную Любой Шевцовой:
«Прощай, дорогая мама! Твоя дочь Люба уходит в сырую землю… 5.II.43 г.»
Ниже нацарапано:
«Мама, я сейчас тебя вспомнила.
Твоя дочурка Любаша».
Еще чуть ниже приписка:
«Любу Шевцову взяли навеки 7.II.43 г.».
А над всем этим через всю обрызганную кровью стену, как призыв и завещание, начертано:
От бывшего здания гестапо мы все пошли к шахте № 5. Нет, не шли мы — бежали. Ноги сами несли нас туда. Что мы там увидели! Много лет прошло с тех пор. Но так же ноет душа, так же ясно стоит все это перед глазами. Видно уж, и в могилу унесу я эту боль, и это видение. У подножья террикона разрушенной шахты зияла черная пасть шурфа. Вокруг валялись куски одежды, шапки, валенки. Снег алел кровью мучеников. Прилегающая к шурфу стена также была в крови.
Здесь от старика-сторожа узнали мы новые подробности жестокой расправы над нашими детьми.
Пятнадцатого января ночью к разрушенной бане подошли две машины. Из них вытолкали связанных молодогвардейцев. У шурфа на толстых бревнах стояли полицейский и немецкий следователь. К ним подводили связанного юношу или девушку, ставили на бревно. Немец ударом ноги сталкивал обреченного в шахтный колодец глубиной в шестьдесят два метра. Сбросив несколько человек, гестаповцы кидали в колодец гранаты, камни.
Завершив свое черное дело, они уехали, оставив двух полицейских для охраны. Несколько дней из глубины шахты доносились глухие стоны. Но сторож ничем не мог помочь несчастным: гестаповцы не подпускали его к шурфу.
Только одному из приговоренных к казни молодогвардейцев удалось спастись — Анатолию Ковалеву. Рослый, здоровый, он еще нашел в себе силы для того, чтобы разорвать веревки, оглушить ударом полицейского и прыгнуть из машины. Охранники открыли стрельбу из автоматов, но Ковалев сумел скрыться. Его, окровавленного, укрыл у себя старый шахтер, вылечил раны, одел и помог перейти линию фронта. Дальнейшая судьба А. Ковалева неизвестна.
В Краснодоне была восстановлена Советская власть, и над зданием горисполкома взметнулся красный флаг. Глядя на него, шахтеры с гордостью вспоминали об отважном поступке молодогвардейцев, дерзнувших в черные дни оккупации вывесить красные флаги в праздник Октября.
Потом… Потом началась для меня ночь сплошных кошмаров…
Несколько дней извлекали из шахты трупы молодогвардейцев. Сперва эту трудную работу поручили инженеру Громову. Но он почему-то всячески оттягивал ее. Его, как потом выяснилось, терзал страх: страшно было увидеть дело своих рук. Громов оказался предателем.
Шахтер Андросов, дочь которого, Лидия, погибла вместе с нашими детьми, взялся извлечь их тела. На бадье поднимали трупы из глубины шахтного колодца. Эти милые, хорошие юноши и девушки были так изуродованы, что их нельзя было узнать. Только по остаткам одежды узнавали мы своих сыновей и дочерей.
Двадцать седьмого февраля мы опознали Бориса. Не могу я писать об этом, дорогие мои, не могу…
Похоронили молодогвардейцев в братской могиле, в самом красивом месте — в парке имени Комсомола.
На похороны пришли сотни людей из города, поселков и хуторов. Пришли бойцы гвардейской кавалерийской дивизии, участвовавшие в освобождении Краснодона, пришли боевые друзья погибших — Ваня Туркенич и Жора Арутюнянц, одними из первых ворвавшиеся в город, чтобы освободить своих товарищей. Поздно они пришли… поздно… Пришли и другие, оставшиеся в живых члены «Молодой гвардии»: Нина и Оля Иванцовы, Валя Борц, Радик Юркин.
У открытой могилы боевой командир «Молодой гвардии» лейтенант Иван Туркенич долго от волнения не мог говорить. Спазмы подступали к горлу, слезы навертывались на глаза.
— Прощайте, мои дорогие друзья, — наконец выкрикнул он. — Нам не удалось спасти вас. Но я клянусь здесь, у вашей могилы, мстить за вас, пока бьется мое сердце. Никогда не забудем мы вас. Никогда!
Разрывая сухой морозный воздух, грянул салют. Страна с почестями провожала в последний путь отважных.
Свежий могильный холм был засыпан цветами. Стоял почетный караул. А на душе было так пусто, так одиноко…
На могиле героев был поставлен временный деревянный обелиск.
Пусть никогда-никогда не забудут их люди! Они заслужили это. Всей жизнью своей, смертью своей заслужили. Вот они, имена тех, кто жил и боролся вместе с моим Борей:
Книга рассказывает о жизни и творчестве ленинградского писателя Льва Канторовича, погибшего на погранзаставе в первые дни Великой Отечественной войны. Рисунки, помещенные в книге, принадлежат самому Л. Канторовичу, который был и талантливым художником. Все фотографии, публикуемые впервые, — из архива Льва Владимировича Канторовича, часть из них — работы Анастасии Всеволодовны Егорьевой, вдовы писателя. В работе над книгой принял участие литературный критик Александр Рубашкин.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.