Слово о слове - [33]

Что же касается эмоциональной сферы человека, то ее определенность в гораздо большей мере связана с турбулентностями "виртуальной действительности", а не с параллельным потоком реальных физических событий, замыкающихся на все наши рецепторы. Словом, эмоциональное состояние человека если и связано с его непосредственным физическим состоянием, то отнюдь не жесткой причинно-следственной зависимостью. (Впрочем, никоим образом это нельзя понимать как абсолютное отсутствие такой связи; напротив, чем менее развита духовность представителя нашего вида, тем в большей мере его эмоциональный настрой детерминирован именно физиологией.)

Но это у человека, а он, как известно, многим отличается от животного.

Впрочем, и у животного (по крайней мере высокоорганизованного), как кажется, такой жесткой зависимости нет. Вероятно, только у самых примитивных организмов эмоциональная сфера существует исключительно как первая производная от сиюминутного потока формируемых его психикой образов материального окружения. Но чем выше организация живой материи, тем менее подвластным текущему состоянию внешней среды становится эта таинственная сфера, и на самом верху биологической систематики она может даже вступать в определенный диссонанс с непосредственным содержанием объективной реальности. Поэтому даже у животного нет жесткой и однозначной детерминации, когда содержание интегрального потока внешних воздействий, формирующих его физическое состояние, полностью предопределяет весь настрой психики. Все это верно лишь отчасти, лишь в отношении каких-то ключевых начал, обрамляющих сиюминутность его бытия, – начал, подобных все той же сосиске или палке. И чем выше организация, тем менее жесткой становится связь между ними даже там, где еще нет и речи о сознании.

Но независимо от степени жесткости подобной детерминации такая связь все-таки наличествует, и, вероятно, никакое восприятие внешних событий не свободно от текущего состояния психики животного, и наоборот: параллельно всем турбулентностям среды пульсирующая психика организма не может быть детерминирована лишь автономными от всего внешнего причинами.

Правда, переживание переживанию рознь, и то, что чувствует даже высоко организованное биологическое существо, совершенно несопоставимо с тем, что творится в душе человека. Пусть в поведении первого очень многое напоминает нам нас же самих, и часто мы склонны приписывать ему те же мотивы, которые движут нами. Но (даже в этой склонности к всеобщей антропоморфизации живого) кому из нас придет в голову, что в состязании за более высокое место в стадной иерархии животное переживает то же, что двигало шекспировских героев в их смертельной борьбе за английскую корону, что в испытываемом им слепом влечении к самке пульсирует метр каких-то затмевающих бессмертные сонеты стихов, что внезапно оказавшееся на пути хищника существо способно увидеть в себе все то же, что приковало к месту героев Фермопильского ущелья, что пережили обреченные Бабьего Яра, что в жертвенном порыве бросало на вражеские авианосцы священный ветер страны восходящего солнца?…

Да, действительно: даже у животного нельзя сводить все к одной только игре каких-то гормонов или напору бездушного адреналина. И все же не только разум выделяет человека – неодолимая пропасть лежит между нами также и здесь, в эмоциональной сфере. Вот только важно понять: речь не идет о силе эмоции (вовсе не исключено, что в этом человек может и уступить), степень ее одухотворения – вот что составляет действительный предмет осознания. Между тем здесь тоже существует своя шкала, которая, начинаясь с нуля, устремляется в бесконечность.

Не трудно понять, что столь же огромная или во всяком случае вполне сопоставимая, дистанция пролегает между человеком конца двадцатого столетия и нашими далекими предшественниками из древнекаменного века. А это значит, что подлинная история нашего царственного рода может быть вообще не затронута познанием, если в фокусе исследования будет оставаться только преследующее удовлетворение физиологических нужд развитие материального производства. Далеко не в последнюю очередь повесть о поступательном одолении именно этой дистанции составляет собой подлинный сюжет всемирной истории…

Обратим внимание на одно существенное обстоятельство. В отличие от выводов гуманитарных дисциплин практически все основные выводы эволюционной теории являются количественно сопоставимыми и поддающимися той или иной форме верификации с помощью инструментальных замеров. Конфигурация ли зубов, конечностей, объем ли головного мозга, или какие-то другие поддающиеся измерению параметры – все это позволяет безошибочно относить анализируемый вид к той или иной ступени единой шкалы биологической систематики, что пронизывает все сущее от вируса до человека. Справедливо и обратное: принадлежность любого биологического вида к более высокой ступени этой шкалы почти всегда можно доказать, опираясь на какие-то сравнительно строгие измерения.

Однако странным образом это – долженствующее быть незыблемым – правило полностью перестает действовать там, где пролегает рубеж, отделяющий человека от животного. Все поддающиеся инструментальной регистрации критерии эволюционного движения свидетельствуют, что процесс накопления структурных изменений полностью остановился еще с формированием кроманьонца несколько десятков тысяч лет тому назад. В чисто биологическом смысле человек конца ХХ века абсолютно неотличим от далекого его предшественника, только что порвавшего со своим животным прошлым, и никакие количественные сопоставления не в состоянии доказать факт его развития. Так что же: нет и самого развития?