Слово о слове - [23]

Если поверить тому, что с завершением чисто морфологических преобразований наш предшественник становится ничем, кроме, конечно, полученного воспитания, не отличимым от нас, то получается, что все возможности социальной формы движения уже изначально, то есть задолго до ее фактического появления, заложены в свойствах биологических молекул и тех сложных конфигураций, в которые они объединяются. Такой взгляд на вещи существует, и рациональному опровержению не поддается (как, впрочем, не поддается и рациональному доказательству). Но можно взглянуть и по-другому, ибо нет (во всяком случае достаточных) оснований утверждать, что уже в древнекаменном веке еще только вчера порвавший со своим животным прошлым человек уже сегодня обретает вполне сформировавшуюся способность к абстрактному мышлению и осмысленной членораздельной речи. Между тем, в согласии с первым утверждением уже кроманьонец должен быть способен не только к ним, но и ко всему тому, на что способны мы, далекие его потомки. Иными словами, уже он должен быть в состоянии сыграть в турнире "Большого шлема" или Национальной хоккейной лиги, создать "Критику чистого разума", изваять мраморную "Нику", расшифровать Розеттские письмена и так далее, и так далее…

Человек древнекаменного века – и шахматы, дикарь – и высокая философия?! И все же теоретически это должно быть именно так, в противном случае говорить о становлении собственно человека все еще рано. Правда, если не существует никаких, как говорят философы, качественных материальных отличий между далеким пращуром и нами, то вся писаная история человечества оказывается не более чем (соразмерно ли?) величественным и грандиозным фоном количественной преформации того, что уже сложилось когда-то сорок тысячелетий тому назад.

Трудно утверждать что-либо определенное, слишком мало данных для вынесения вердикта в пользу того или иного утверждения. Но вопрос о том, что же в самом деле отличает современного человека от его едва только завершившего антропогенезис предшественника, остается в любом случае. Что дала нам череда истекших с тех времен тысячелетий? Неужто и в самом деле вся разница между нами может быть объяснена только накопленным знанием, практическим и чувственным опытом, другими словами, количеством прочитанных книг, умением пользоваться ватерклозетом и впадать в неуправляемое буйство при первых же звуках зажигательных популярных ритмов?

Обнаруженное выше позволяет утверждать, что единственным надежным критерием отличия является творчество. Поэтому, формулируя подобный вопрос, стоит все же уточнить: что же именно за все тысячелетия созданное человеком является символом самого человека? Накопленные знания, мощь применяемых им орудий? Едва ли: все эти вещи сами по себе не способны объяснить решительно ничего – ведь они характеризуют отнюдь не нас, конкретных живых людей, но все человеческое общество в целом. Нам же важно уяснить, чем отличаются индивиды, иначе говоря, каждый из нас, ибо изменения, накапливающиеся на протяжении десятков тысяч лет, должны прослеживаться не только на уровне целого рода, но и на уровне отдельно взятого индивида.

Вдумаемся. Понятие "человек" означает собой как отдельно взятую личность, так и весь человеческий род в целом, включая сюда не только тех обитателей далеких континентов, кто современен нам, но и всю череду уже гинувших в Лету поколений и всех тех, кому еще только предстоит последовать нам. Но сегодня, наверное, никому не придет в голову отождествить два эти значения. Ни один индивид, пусть это будет даже самый одаренный из всех ныне здравствующих людей, не в состоянии вместить в себя полную совокупность определений человеческого рода. В каком-то смысле род и индивид соотносятся друг с другом как две диаметрально противоположные величины – бесконечно малая и бесконечно большая. Но все же лингвистический факт этимологического родства этих, казалось бы, полярных категорий означает, что их объединяет-таки нечто квинтэссенциональное, иными словами, нечто такое, что способно затмить собой любые, сколь бы огромными они ни были, количественные отличия.

Впрочем, если неоспорим этот лингвистический факт (вернее сказать, то, что стоит за ним), то любой отдельно взятый индивид также и в чисто количественном аспекте обязан быть сопоставимым со всем человеческим родом. Ведь никакая эволюция последнего не может не сказаться на развитии составляющих его индивидов. Поэтому мы вправе сделать заключение о том, что если видеть в нашей истории процесс последовательного накопления той таинственной субстанции, которая объединяет их, то человек конца двадцатого столетия от Рождества Христова должен столь же превосходить кроманьонца, сколь определения всего человеческого рода превосходят возможности того далекого племени, которое едва переступило порог, отделяющий стадо от общества.

Правда, сколь бы значительными ни были все эти отличия, они могут носить лишь количественный характер. Другими словами, ничто в них не содержит в себе принципиально инородного, поэтому любой индивид, будучи с помощью какой-то гипотетической машины времени перенесен на тысячелетия вперед, должен быть способен воспринять все ценности современной эпохи.