Слово о слове - [13]

Говорят, что жесткой и однозначной связи между "входом" и "выходом", которые составляют предмет нашего анализа, не существует. Собственно, нет даже ясности в том, что именно нужно считать здесь "входом", а что – "выходом". Ведь если первым понятием обозначить (лишенное материальности) нечто, рожденное в сознании одного, противопоставлением ему станет то, что способно воздействовать на органы чувств кого-то другого. В то же время для любого, кто воспринимает знаковый посыл, "входом" становится именно восприятие, "выходом" же – воссоздаваемый образ, который снова освобождается от всех признаков физического и становится трансцендентным всему материальному миру. Впрочем, не будем гнаться за безупречностью определений, ибо интуитивно ясно, о чем именно идет речь.

Существенным здесь является то, что подлинное содержание идеального образа не изоморфно тому, что, собственно, и способно воздействовать на органы наших чувств, проще говоря, не имеет ничего общего со структурой вещественной оболочки знака. Это очень важное обстоятельство, ибо из него со всей обязательностью закона следует, что индивидуальные особенности строения этой оболочки никоим образом не позволяют судить о скрываемом ими значении; тело знака и его смысл представляют собой принципиально несводимые друг к другу стихии.

Вообще говоря, значение и смысл – это не совсем одно и то же. В литературе, посвященной знаку и его значению, выделяется несколько разных, но вместе с тем взаимодополняющих концепций последнего, например, предметная, смысловая, бихевиористская (поведенческая). Существо первой заключается в том, что значением предстают предметы (явления, процессы) окружающего нас мира, которые знак призван обозначать. Весьма рациональный и интуитивно ясный, этот взгляд на вещи тем не менее обладает большим недостатком, ибо далеко не все, что имеет свое обозначение, является предметом. Например, мы не можем указать пальцем на такие абстрактные начала, как уже затронутые здесь совесть, любовь, нравственность. Предметы подобного рода, несмотря на то, что в их реальности может сомневаться лишь извращенное сознание, тем не менее не существуют в природе. Не имеют своего предмета и такие измлада известные сущности, как Кощей бессмертный и огнедышащий дракон, однако мы довольно живо представляем себе и того и другого и даже можем очень многое поведать о каждом из них. Вместе с тем и Кощей, и дракон – это тоже знаки. Парадокс же в том, что очень часто именно подобные им, не способным указать ни на один из реально существующих в природе предметов, знаки обладают куда более богатым значением, нежели поддающиеся непосредственному указанию. Ведь здесь мы обнаруживаем некую сумму весьма развитых представлений, пробуждающих не только чувство и воображение человека, но и абстрактную мысль, затрагивающую весьма широкий спектр знаний. Обе эти позиции нисколько не опровергают, но взаимно дополняют и проясняют друг друга; и часто соотношение понятий "знак", "значение", "смысл" выражается в виде равностороннего треугольника, в котором каждая вершина занимается одним из них. Этот треугольник и в самом деле позволяет отрешиться от чисто линейной зависимости между обозначением и обозначающим и представить их отношение друг к другу более полно и правильно. В бихевиористской же теории значение – это некоторая совокупность операций, проведение которых возможно с обозначаемым предметом. Например, смерть того же Кощея немедленно вызывает из восходящей к детству памяти алгоритм, требующий разбить некое хрустальное яйцо и сломать таящуюся там иглу. Точно таким же алгоритмом предстает любая имеющая свой знак математическая операция – сложить, умножить, разделить…

Но мы говорим о соотношении материальных одежд знака и того, что выражается одновременно всеми этими (и, не исключено, еще какими-то другими, неформализованными интуитивными) представлениями, поэтому понятия смысла и значения употребляются здесь не как строгие научные термины, но в качестве обычных литературных оборотов, иными словами как синонимы.

Казалось бы, повседневная практика человеческого общения только подтверждает сказанное об отсутствии жесткой обусловленности осязаемых форм знака его значением. Действительно, можно часами изливать целые потоки самых пламенных филиппик, но так и не донести до слушателя всей полноты содержания какой-то не очень сложной идеи, а можно и "просто так", каким-то таинственным наитием, внечувственным общением душ мгновенно понять то, что, наверное, вообще невыразимо ни словом, ни жестом. Но вдумаемся: если нет и тени соответствия одного другому, то спрашивается, зачем вообще нужен материальный посредник общения, осязаемая оболочка знака? Если она все-таки существует и существует как строго закономерное, а не какое-то случайное образование, то говорить об отсутствии всякой детерминированности метафизического физическим и физического метафизическим категорически недопустимо. В мире всеобщей обусловленности явлений ничто не может появиться "просто так" из причинно-следственного "ниоткуда".

Словом, вещественная плоть знака не может быть совсем уж независимой от его значения, так что пусть и не открытая нам, но все же какая-то связь между ними обязана иметь место.