Слово о Маяковском - [15]

Так возникла атмосфера, о которой Луначарский писал под свежим впечатлением утраты: «Маяковский всем существом хотел общественной любви, понимания, оценки: хотел, чтобы за все усилия своего творческого таланта идти как можно белее строго в ногу с пролетариатом, его признали «своим», а… приходилось «доказывать»[15].

Каким же мужеством нужно было обладать, какой верой в свою правоту, в то, что дело твое необходимо людям, чтобы в атмосфере травли, в пустоте одиночества, мучившего поэта в последний период его жизни, все же отстаивать свои убеждения…. Именно этим человеческим величием, страстной убежденностью, благородством потрясает каждый стих, каждый образ последнего шедевра Маяковского, его разговора с потомками — «Во весь голос».

Поэт разговаривает с «потомками» через головы современников. Но не о конфликте с временем, а «о времени и о себе», о том, как он понимает время и искусство, этому времени необходимое.

«Во весь голос» — своеобразный смотр всего, что писалось когда-то им «на злобу дня» и что третировали эстеты. Только смотр уже не с позиций дня, а с позиций вечности. Все в этом разговоре масштабно. «О времени» здесь означает — «об эпохе», «о себе» — о типе поэта.

Обобщая самые дорогие и заветные убеждения, добытые в самоотверженном труде и жестокой борьбе, поэт подводит итог трудному, героическому пути. Нет, ничто не отделяет его от народа, от ленинской партии:

Рабочего

                громады класса враг —

он враг и мой,

                        отъявленный и давний.

«Во весь голос» — одно из самых ярких и талантливых выступлений в защиту партийности творчества. Это не только разговор с потомками, это исповедь-отчет революционного поэта перед самой высокой инстанцией — центральной контрольной комиссией коммунистического общества.

Явившись

                 в Це Ка Ка

                                   идущих

                                                светлых лет,

над бандой

                   поэтических

                                        рвачей и выжиг

я подыму,

                 как большевистский партбилет,

все сто томов

                        моих

                                партийных книжек.

Партийность в поэме-исповеди не только политический и эстетический принцип, это и нравственный принцип, определяющий главную черту поведения художника — бескорыстие, а значит, и подлинную свободу.

Мне

       и рубля

                    не накопили строчки,

краснодеревщики

                               не слали мебель на́ дом.

И кроме

              свежевымытой сорочки,

скажу по совести,

                              мне ничего не надо.

Эти признания выходят за рамки личной биографии поэта, приобретают глубокий принципиальный смысл. В них выражена уверенность в том, что борьба за коммунизм — высший, поистине универсальный критерий прекрасного, — очищая нравственную атмосферу от таких стимулов буржуазного мира, как корысть, карьера, жажда личной славы, создает условия для полного проявления самозабвенной любви к искусству и для расцвета искусства.

Так может ли поэзия, бескорыстно выполнявшая любую черную работу во имя счастья людей будущего, рассчитывать на признание потомков?

Стихи стоят

                    свинцово-тяжело,

готовые и к смерти

                                 и к бессмертной славе.

Не каждый стих выдержит проверку эпохой. Он сделал свое дело и может умереть «как рядовой, как безымянные на штурмах мерли наши». Но господствует в этих строках мысль о бессмертии созданного в трудах и бою, вера в разум и благодарность потомков.

Маяковский не боялся громких слов.

Нам

       требовалось переорать

и вьюги,

              и пушки,

                           и ругань!

И тем не менее о своей деятельности он никогда не говорит как о подвиге. Это мы теперь знаем, что все сделанное им в искусстве — подвиг величайшего бескорыстия. И как бы ни была трагична личная судьба Маяковского, в истории всемирной литературы трудно указать пример такого удивительного соответствия между потребностями эпохи, ее характером и — личностью поэта, сущностью его таланта, как бы созданного историей для того времени, когда он жил и творил. И так же, как бессмертен подвиг народа, страны, изменивших ход всемирной истории, — бессмертен и подвиг поэта, увековечившего этот всенародный подвиг в огненном, по определению Н. Тихонова, слове. Слове, почерпнутом из прозрачных, бездонных, светлых глубин русского языка; свои грозные рифмы, ошеломляющие по новизне сравнения, свои дерзкие по архитектонике строфы поэт находил в «глубинах народного языкового богатства»[16].

Мы помним, что еще Горький отмечал у Маяковского «ярко выраженное русское национальное начало». В то же время его творчество проникнуто духом интернационализма. Написанные на русском языке, его стихи и пьесы находят живейший отклик не только у многонационального, многоязычного читателя и зрителя нашей страны, но и за ее рубежами, преодолевая чинимые врагами социализма преграды — цензурные запреты, ложные истолкования…

Великий поэт, Маяковский входит в мировую литературу не как создатель поэтической школы, а как зачинатель поэзии, которая стала неотъемлемой частью новой, социалистической цивилизации. Каноны любой поэтической школы быстро исчерпываются, мертвеют, но влияние живого примера служения поэтическим словом великой цели вербует множество последователей. К хорошо известным именам — Назым Хикмет, Гео Милев, Пабло Неруда, Поль Элюар, Николас Гильен и другие — прибавляются все новые и новые наследники Маяковского.