Слово арата - [121]

— Пропустите его, угбай.

Скрипнула дверь.

— Дарга, амыргын-на-дыр бе инар! — послышалось старинное приветствие.

— Эки, амыргын-на-дыр инар! — машинально в тон ему ответил я. — Проходите, пожалуйста. Сюда, сюда! Садитесь на табуретку. Сейчас не прежние времена, чтобы на полу у порога сидеть.

— Аайам, уео уео… — жалобно простонал посетитель и, кряхтя, словно тяжело больной, поднялся с пола, проковылял к столу и осторожно опустился на табурет.

Нетрудно было определить с первого взгляда, что это лама.

В красном халате, перехваченном желтым поясом, на котором висел каменный флакончик с нюхательным табаком, совершенно лысый, с длинным, вытянутым книзу лицом и зеленоватыми тусклыми глазами, он походил на сильно отощавшего верблюда.

— С чем пожаловали, ваше священство?

Гость покряхтел, постонал.

— То ли сбудется, то ли нет… Разговор пошел о новой тувинской грамоте. Есть у меня, недостойного, кое-какие мысли… Позволите, тарга?

Так фальшиво, наигранно было его показное смирение, так притворно кряхтел он и стонал, что я не сдержался:

— Почему это «пошел разговор»?! Центральный Комитет партии обратился к народу, чтобы все желающие высказывали свои предложения. Это — решение съезда, а не «разговор»! — И уже спокойнее: — Вы, наверно, так и хотели сказать?

— Конечно, конечно, — поспешно согласился лама. — Я и пришел с предложением… Мне, скудоумному, — привычно загнусавил он, — кажется, что выдумать новую письменность никак нельзя. Это выше нас, выше нашей судьбы…

Он зачерпнул маленькой ложечкой табаку из хоорге и шумно втянул его ноздрями, закрыл глаза и сморщил лицо — вот-вот чихнет.

— Что же вы предлагаете?

Лама чихнул, вздрогнув всем своим хилым телом, огляделся по сторонам.

— Всевышний установил, что для тувинцев предопределена судьбой тангутская и монгольская письменность. Не нам идти против судьбы, против бога… Я хочу узнать у вас: где, в какой книге судеб записано, чтобы кто-нибудь мог выдумать неведомую и неугодную богу письменность?

Не так он был прост, этот тощий верблюд, каким пытался казаться.

— Кажется, мы напрасно тратим время. Я принял вас, надеясь, что вы дадите дельный совет. А выходит, вы против революционной мысли партии! Вы по-прежнему хотите дурачить аратов своими проповедями. Недалеко же мы уйдем с тангутской письменностью, которую ламы завезли к нам в Туву.

Собеседник все еще пытался прикидываться простаком.

— Прошло уже больше ста лет, как у нас распространена тангутская письменность, — смиренно произнес он. — Народ знает, насколько полезна она, чтит ее. Потому я и пришел к вам, тарга, что партия призвала высказаться по поводу письменности.

Лама привстал с табурета и почтительно поклонился. Я снова не сдержался:

— Оставьте ваши ламские привычки! Вам ли не знать, как лживы все эти поклоны… Революция отвергла религию вместе с лицемерными поклонами, унижающими достоинство человека. Вот вы расхваливаете тангутскую письменность. А скажите-ка, кто из аратов владеет ею?

— У нас, в Чадане, — бойко заговорил монах, — в Верхнем и Нижнем хуре, многие ламы пишут по-тангутски. А из этих… из аратов… — он замялся. — Кто же, кто же?.. Что-то позабыл.

— А вы припомните. Не из лам, а из простых аратов — кто может читать и писать? Назовите хоть одного грамотного человека даже из нижних чинов тужумета. Если ваша тангутская письменность так проста, если она самим богом определена для тувинцев, почему же за сто лет вы не научили грамоте ни одного арата?

— Что я могу сказать, мой господин? — лама едва сдерживал ярость. — Значит… значит, у них, у этих аратов, просто нет способностей.

— Ну, вот вы и сказали то, что должны были сказать! — Я узнал в этом тощем верблюде ламу высшего ранга — камбы. — Вы-то сами, Майдыр-ловун, и такие же, как вы — небольшая кучка верховных лам, — едва разбираетесь в тангуте. Заучили наизусть свои священные книги — вот и вся ваша грамота! Нет, ваше священство, такое предложение нам не подходит. Оно тянет назад, к тому, чтобы держать аратов в вековой темноте. Ваше предложение — хитрая ловушка!.. Запомните, Майдыр-ловун: если вы будете препятствовать выполнению решений партии, мы примем самые строгие меры. Понятно? Молитесь своему богу, сколько вашей душе угодно, и мы вас не тронем. Мы будем бороться не с вами, а с религией. Бороться беспощадно. Грамотный арат перестанет верить вашим сказкам. Но если вы станете мешать революции, пеняйте на себя. И передайте это всем своим камбы, хелин и прочим!

— Чаа! — вскочил с табурета Майдыр-ловун. — Наконец-то я понял решение партии!

Снова закряхтев и застонав, он поспешно шмыгнул за дверь.

* * *

…Прямо от меня лама направился в Эртине-Булакское хуре. Явился туда взбешенный и не сразу смог объяснить причину своего гнева.

— Я бы никогда не поверил!.. Но я сам, сам только что разговаривал! Этот — из хошуна Салчак — у них секретарь партии!

— Ой, ой! — сочувственно всплеснул руками Ирикпин. — Слышал, слышал про этого бедняцкого выкормыша. Тывыкы, сын Тас-Баштыг… Подумать только, подумать только… А что случилось, учитель? — подобострастно склонился он перед высоким гостем.

Майдыр-ловун долго не мог успокоиться.