Слово - [161]

— Можно и нынче с кулем ходить, ум бы был да охота, — сказал Иван, разливая остатки. — Я вот тоже зарабатываю — ого! У меня «Победа» своя, вторую уже сменил. Люблю новые машины! Запа-ах такой!.. А как выветрится запах, я ее загоняю по дешевке и другую беру. И все равно денег не хватает… Ишь, бабе надо коньячок покупать, чулочки капроновые, платья вечерние. У меня баба — во! Только строгая — страсть… Держать красивую бабу дорого, расходно, а без красивой бабы — не жизнь… Вот и ломаю хребет.

— Оно и видно, дошел — кости торчат, — пожалел Власов.

— Ничего, приеду домой — отъемся, — успокоил Иван. — Тут еще жара стоит, потому и худею.

Перед тем как идти к Власову, Анна накормила Зародова до отвала. Кормила мясом, специально купленным на базаре, колбасой и вареными яйцами. Уже не лезло — Иван взмолился:

— Не могу больше!

— Ешь! — приказывала Анна. — Если опьянеешь, что мне делать? Ешь! Зажмуривайся и жуй, понял?

Ивану было приятно. Все время начальница скупилась на деньги, жили в режиме строгой экономии, а тут сама заставляет, можно сказать, насилует.

— Бурундук — птичка, — стонал Иван и, зажмурившись, жевал вкусную чесночную колбасу…

И все-таки, несмотря на щедрую кормежку, Иван пьянел. Пимен же Аверьяныч от выпивки только покраснел немного и оживился.

— А чего мы на улице сидим? — вдруг спохватился он. — На жаре-то? Айда в избу! Там хоть и мухи кусаются, зато прохладно… Слушай, а ты не знаешь, отчего это мухи такие кусучие пошли?

— Хрен их знает, — отмахнулся Иван. — Жрать, видно, хотят…

— Э, не-ет! — обрадованно погрозил пальцем Власов. — Ты не знаешь, а я знаю! Мне недавно один умнейший человек сказал. Это не наши мухи. Их из Средней Азии ветром занесло, переселение едучих мух произошло. Наши-то не кусались, а эти живьем жрут, потому что они на родине у себя фруктами питаются. Во как!

— А чего мы в избу пойдем? — спросил Иван. — Выпить-то нету!

— А ты слетай! Сельповский магазин тут рядом, на соседней улице! Ты молодой, сбегай! Я те объясню…

Ивану не нужно было объяснять, где сельповский магазин. Там, в забитом пустыми ящиками дворе, сидела и ждала его Анна…

— Так, значит, там они фруктами питались, а здесь кровью? — удивился Иван. — Вот стервы!

— А чего, приспособились… Ну ты лети, лети! Ноги в руки и айда! — поторопил Пимен.

— Ну, стервы! — сказал Иван. — Я мигом… Сейчас…

— Колбасы купи! — наказал Пимен. — Там вчера колбасу привезли, с чесноком. Больно уж люблю ее…

Иван вышел на улицу, свернул в переулок и побежал. Анна сидела на ящике, ждала.

— Ну что?

— Пока порядок! Пьем, — сказал Иван и сел рядом. — Давай еще бутылку, мы в избу пошли.

— А не много будет? — испугалась Анна. — Вы же напьетесь! Ты провалишь мне дело!

— Он крепкий, черт! — выругался Иван. — Колбасы просит, аппетит у него разгорелся.

— Иван, только не напивайся, — попросила она. — Только держись.

— Молчать, баба! — рассмеялся Иван. — На свои пью! Давай еще!

Анна достала из сумки бутылку и круг колбасы.

— Через полчаса приходи, — сказал Иван.

— Господи, как деньги будем списывать, — вздохнула Анна. — На водку, что ли?

— Сиди и думай, как. — Иван спрятал водку и колбасу под рубаху. — Я сегодня гуляю.

В избе они расположились с Власовым за столом, нарезали колбасы и хлеба.

— Слышь, а ты где работаешь? Вербованный, что ли? — вдруг спросил Пимен.

Иван рассмеялся:

— В лесу денег нету! Я по другой части вербованный.

— По какой же?

— Зачем тебе знать? Мы с тобой выпили и разбежались. Ты на работу — хребет ломать, я тоже…

— Ты погоди, погоди, парень, — Власов поймал его за рукав. — Это что за работа такая? Воруешь, поди?

Иван опять рассмеялся.

— Я законы уважаю, можно сказать, даже люблю… Говорят, к тому же у вас тут прокурор — серьезный мужик.

— Да! — Власов подал стакан. — Крутой! Не зря его бритвой резали, когда он еще в милиции работал. Так щеку располосовали — ужас!.. Слушай, а может, и мне там какая работа найдется у тебя?

— Какой с тебя толк? — отмахнулся Иван. — Ты человек темный, хмурый какой-то… А гармонь у тебя играет?

— А как же! — Власов вскочил, вытащил за ремень из-под кровати гармошку. — Вот она, родимая!

Он растянул мехи и заиграл плясовую. Иван вышел на середину и, закинув руки за голову, отбил чечетку.

И только расплясался Иван, как Власов сомкнул мехи и отставил гармонь.

— Нет, ты пришел ко мне в избу, пляшешь, пьешь тут, а насчет работы сказывать не хочешь! Говори!

— Не могу я, — сказал Иван, утирая пот. — Тайная у меня работа, и говорить запрещено.

— Кем запрещено-то? — удивился Пимен.

— А бабой моей.

— Тьфу т-ты, мужик еще, бороду носишь, — выругался Власов. — А баба командует над тобой. Я свою бабу, знаешь, как держал? Во! — Он показал кулак. — Пикнуть не смела.

— И я свою держу — во! — Иван потряс кулаком. — В рог согнул!

— Это тебя она согнула! — захохотал Пимен. — Ей чулки, ей коньяк… А ты, дурень, ломишь.

— Кто? Я?

— Ты!

— Да я ей сказал: бурундук — птичка! Она теперь так везде и говорит: бурундук — птичка. Это несмотря на то, что она — ученая. Ей говорят: бурундук — зверек, а она — нет, птичка, так мой муж сказал. Во!

— Ученая, говоришь? — насторожился Власов.

— Профессор!

— Но?! А что ты тогда пьешь-то?