Словно птица - [27]

Я хмурюсь. Он пытается что-то сказать мне, не произнося этого вслух. Но я, кажется, понимаю. Здесь, в онкологическом отделении, есть медсестры, обезболивающие, катетеры. Что-то надежное. Что-то, к чему он привык. Там, внизу, на озере, все совсем иначе.

– Думаешь, тебе станет хуже, если мы сходим туда?

Гарри кладет руки на колени.

– Я лучше посмотрел бы на птиц из окна, – говорит он тихим, слегка дрожащим голосом.

Меня это удивляет. Может быть, ему страшно? Может, он столько времени провел на койке, чувствуя себя разбитым, что уже забыл, каково это – жить нормальной жизнью, гулять у озера. Теперь я не понимаю, о чем говорить дальше. Мне хочется еще рассказать о лебеде и о том, что чувствуешь, когда бежишь наперегонки с ветром. Хочется показать Гарри фото в телефоне. Но сейчас все это кажется глупым.

Он приподнимается на кровати.

– Но ты же пойдешь туда еще, правда? – спрашивает он.

Я с удивлением смотрю в его глаза.

– А ты хочешь, чтобы я пошла?

– Ты должна выяснить все про лебедя: почему эта птица так за тобой гоняется… – Он отводит взгляд. – Ну и вообще… мне здесь больше особо нечем заняться… до трансплантации.

Я пытаюсь поймать его взгляд.

– До трансплантации? Что ты имеешь в виду?

– Ну, это процедура, когда убивают всю гадость, засевшую у меня в костях, а вместо нее пересаживают мне вещество от кого-то другого.

– Гадость у тебя в костях?

– Ага, ну, знаешь, костный мозг. Кажется, мой уже совсем ни на что не годится. – Он хмыкает, заметив мое выражение лица. – В общем, они запихнут в меня чужой костный мозг и будут надеяться, что мой организм его примет.

– И когда это должно случиться?

Гарри проводит рукой по волосам, и несколько прядей остается на пальцах.

– Да не знаю… недели через две… или месяц… когда найдут подходящего донора. Именно поэтому я здесь… вот чего я жду. – Он коротко улыбается. – А до тех пор мне нужно какое-то дело. Поэтому твои пробежки вокруг озера…

Он резко краснеет, так что на секунду с его лица исчезает вся бледность. Это так мило. Я начинаю смеяться, когда до меня доходит, что именно он собирается сейчас мне сказать.

– Ты хочешь смотреть на меня? Хочешь, чтобы я носилась вокруг озера и изображала для тебя персональное телешоу?

От изумления в его глазах я начинаю смеяться еще сильнее.

– Ты такой же чокнутый, как этот лебедь, – говорю я.

И вдруг Гарри тоже начинает смеяться.

Глава 23

Я бегу вниз, в кафе. Перед мамой лежит надкусанный сэндвич с сыром.

– Прости, – говорю я.

Она приподнимает бровь.

– И все-таки кто такой этот Гарри? – спрашивает она. – Наверное, очень милый парень, раз из-за него мне приходится ждать тебя двадцать минут.

Она внимательно смотрит на меня, явно пытаясь понять, что Гарри для меня значит. Но я не могу дать ей ответ. Я и сама еще этого не знаю.

– У него лейкемия, – говорю я. – По-моему, ему очень одиноко.

Мама довольна таким ответом: он кажется ей разумным. Гарри одиноко. Наверное, это единственная причина, по которой он хочет подружиться со мной. Чтобы смотреть, как я бегаю вокруг озера, и не скучать.

По дороге домой мама рассказывает последние новости про папу:

– Штуки, которые закрывают вход в сердце, – клапаны работают у него сейчас плохо. Врачи говорят, что он нуждается в операции.

– Звучит серьезно.

– Да, это большая операция. Им придется заменить часть его сердца.

– И потом оно станет работать лучше, да?

– Надеюсь, если его организм это примет. – Мама внимательно смотрит по сторонам, выезжая на кольцевую дорогу. – Ему заменят один из клапанов сердечным клапаном свиньи.

– Свиньи? Что, правда?

Мама слегка улыбается.

– Звучит странновато, да? Оказывается, некоторые части человеческого сердца и сердца свиньи очень похожи.

– Значит, папа будет частично человеком, а частично – свиньей… как бы наполовину зверем? – Я хмурюсь, пытаясь это осознать.

Мама бросает на меня взгляд, и ее улыбка становится шире.

– Думаю, можно и так сказать.

Я откидываю голову на сиденье и представляю себе, как папа превращается в свинью… как вместо рук у него вырастают копытца.

– Честно говоря, жалко, что он не станет птицей, – замечаю я наконец.

Мама кивает:

– И не говори. Птичье сердце ему бы прекрасно подошло. Тогда он, наверное, даже ждал бы этой операции!

Я поднимаю глаза к серому небу. Я почти могу представить себе папу там, наверху, летящего под облаками и раскинувшего руки, как крылья… наполовину человека, наполовину птицу. Мама права: папа, наверное, запрыгал бы от радости при мысли о таком. Я нащупываю в кармане перья, которые забрала с озера, и размышляю, станет ли папе лучше в следующую нашу встречу и смогу ли я отдать перья ему.

Я смотрю на поля, проносящиеся за окном. Но вскоре они сменяются фабриками и автосалонами, приятный зеленый цвет за окном превращается в серый. Я выпрямляюсь, чтобы не пропустить дедушкину улицу.

– Как тебе кажется, дедушка беспокоится? – спрашиваю я.

– По поводу папы?

– Да.

– Думаю, да. Но по-своему. Просто он не умеет показывать свои чувства.

Я вспоминаю, каким неуверенным выглядел дедушка, когда мы ночевали у него дома, как он практически избегал разговоров с нами, и вдруг замечаю тени, мелькающие по полю. Поднимаю голову к небу и вижу лебедей. Целую стаю. Опустив стекло, я высовываю голову наружу, чтобы получше их рассмотреть. Холодный воздух ударяет мне в лицо.