Слова, живущие во времени. Статьи и эссе - [12]

В то время как на море немецкие подводные лодки систематически торпедировали норвежские корабли, тысячи моряков гибли, другие переживали кораблекрушение за кораблекрушением, их страдания компенсировались повышенной платой. Это были деньги, добытые кровью и не идущие ни в какое сравнение с фантастическими суммами, которые получали нувориши, спокойно сидя дома в обстановке непривычной роскоши.

Нурдаль Григ хотел воспеть мужество норвежских моряков, он был потрясен, узнав подоплеку тех событий, которые переживала страна, когда ему было шестнадцать-восемнадцать лет. В сознании выплыли полузабытые воспоминания, газетные статьи, свидетельства очевидцев, переживших годы депрессии, наступившие после того позорного периода. У него хватало и жизненного материала и негодования. Критики сочли его пьесу несценичной, слишком уж хаотичной.

Возможно! Но разве непременно надо, чтобы благородное негодование поэта было настолько приглажено и прилизано, чтобы пьеса превратилась в «хорошо сценически оформленную» салонную драму? Кроме того, мнения о том, что такое сценическая пьеса, разошлись. В это время тон начал задавать немецкий режиссер Пискатор.

Форму пьесы Нурдаля Грига «Наша честь и наше могущество» нельзя назвать беспорядочной — она отражает хаотическое богатство материала, скомпонованного с помощью кинематографической техники, которая определила ее структуру.

Пьеса, как и ожидалось, подняла целую бурю сначала в Бергене, затем в Осло, потом в Гётеборге и Копенгагене. Для постановщиков, которым надоели старые формы, этот материал давал простор для фантазии и различных сценических эффектов. Все эти постановки разительно отличались одна от другой, но общим было то, что все они вызывали бурную реакцию, наиболее бурную, естественно, в Норвегии, ведь те, против кого она была направлена, сидели в партере, бледнели от смущения или кривили рот в иронической усмешке, прибегая к испытанному средству защиты.

Теперь Нурдаль Григ стал популярным социальным поэтом. Он сжег свои корабли, и его лицо сияло от радости в отблесках пожара. Теперь уже никому бы не пришло в голову дать ему пощечину.

Между тем произошло важное событие. Он пробыл два года в Советском Союзе и вернулся полный впечатлений. Принято считать, что именно это сыграло огромную роль в его развитии, художественной эволюции и создании пьесы «Наша честь и наше могущество». Мне кажется, это не совсем точно. Путь от романа «Корабль идет дальше» до пьесы «Наша честь и наше могущество» идет не через Россию. Эта страна и ее народ, которые были так ему дороги, сыграли более глубокую роль в его жизни в другой связи, в той линии его творчества, которая проходит через гражданскую войну в Испании и назад в Норвегию. Эта связь представлена в другом его произведении, «Атлантический океан» (1932), быть может, менее значительном, чем «Наша честь и наше могущество», но во многих отношениях замечательном. Основой пьесы послужили факты безрассудных полетов через Атлантический океан. Источник негодования писателя тот же, что и ранее: кто-то сидит на берегу, отдает приказы о выходе кораблей, самолетов, а кто-то рискует своей жизнью.

И именно такие размышления привели Грига к коммунистическим убеждениям независимо от его поездки в Россию. Он ставил вопрос ребром: разве это справедливо, что одни владеют всем и только снимают сливки, в то время как другие несут тяжкое бремя труда, не видя никаких улучшений, а порой их единственный удел — смерть?

Вопрос задан прямо. Но ведь Нурдаль Григ и был во многих отношениях человеком прямым. В пьесе «Атлантический океан» материал сгруппирован вокруг невероятной ситуации, когда ради сенсации несколько спекулянтов организуют полеты через Атлантический океан, а публика — эта вечно безответственная публика — упивается ложным культом героев. Все это представлено прямолинейно и даже несколько грубовато. Но идея пьесы прозвучала четко и выразительно.

Как я уже сказал, в это время происходили другие события. Одним из них явился сборник «Норвегия в наших сердцах» (1929), в нем Григ почти полностью выразил свое мироощущение. Этот сборник вышел до его поездки в Россию, раньше, чем были написаны его пьесы «Атлантический океан» и «Наша честь и наше могущество».

Весьма вероятно, что если бы Нурдаль Григ стал в юности фабричным рабочим, а не моряком, то он описывал бы рабочую среду и содержанием его социальной поэзии стали бы проблемы рабочих. Но ведь он стал моряком. Помыслы его стремились на запад. Ибо он был истинный бергенец. А ведь он порой испытывал отвращение к морю, страдал морской болезнью. Ну что же, значит, это была трудность, которую надо было преодолеть, принести жертву! А корабли он очень любил. Он любил гавани, длинные причалы, ему нравилось изучать географию торговли, его всегда привлекал неведомый мир товарооборота, процесс погрузки, названия чужих городов. Он был такой непосредственный певец моря, его здоровая мальчишеская натура живо откликалась на все сентиментальные морские призывы. Он любил моряков. Моряки — люди по характеру разные, как и всякие другие, и в то же время на каждого из них решительное влияние оказала их профессия. Григу это импонировало. Ему импонировало то, что они не домоседы, хотя и ощущают привязанность к родным местам. В них он увидел то же непостоянство, которое было присуще и ему самому: его влекло из дома на море, а с моря его тянуло к родным местам. Он был как перелетная птица, всегда, независимо от времени года.