Слова через край - [8]

С годами Чезаре Дзаваттини осознал иллюзорность былых надежд добиться изменения окружающей действительности средствами искусства, как бы они ни были многообразны, эффективны и современны. И литература, и кино бессильны освободить человека — для этого необходимы коренные социальные сдвиги, осуществить которые под силу только массам.

«Я чувствую себя в долгу: я принадлежу к поколению, которое пыталось создавать новый тип литературы, кино — вообще искусства. Но беда в том, что все это не смогло автоматически открыть новый тип общественной и политической жизни… наша драма еще не получила политического разрешения, а ныне вновь пытаются заменить один тип литературы другим, не изменяя самого типа жизни».

Через любовь к человеку, веру в его величие писатель пришел к осознанию роли масс. Только они смогут начать новую жизнь, глашатаем которой вот уже полвека выступает Дзаваттини в литературе, кино, изобразительном искусстве, общественной деятельности. Его титанический труд, неукротимая энергия, боевой задор, неистощимая фантазия, верность жизненной правде, доброта к людям, непримиримость к тому, что мешает им жить спокойно и счастливо, весь подвиг столь плодотворной жизни художника-гражданина — поистине пример подлинного величия Человека.

Г. Богемский

ПОГОВОРИМ ОБО МНЕ

Портрет автора

На моем рабочем столе — чернильница, ручка, несколько листов бумаги, моя фотография. Какой у меня большой лоб! Кем станет этот красивый молодой человек? Министром, королем?

Посмотрите на суровую линию рта, на глаза. О, эти задумчивые, впившиеся в меня глаза! Порой я испытываю истинное смятение и спрашиваю — неужели это я? Целую свои руки, придя к выводу, что этот молодой человек — все-таки я, и снова с усердием принимаюсь за работу, чтобы быть достойным его.

Глава первая

Ночью 17 января 1930 года я читал роман о любви. В камине потрескивали дрова. Лежа в мягкой постели, я время от времени прерывал чтение, чтобы послушать, как шумит в лесу ветер. За начищенными до блеска стеклами окон были видны бледное небо и два дерева на запорошенном снегом холме. Я взглянул на настенные часы. Погасил свет и свернулся калачиком под одеялом. «Поспим», — сказал я себе. Прошло двадцать, тридцать минут — я понял, что лежу с открытыми глазами. Час спустя я все еще зачарованно глядел на звезды, которые мало-помалу исчезали за облаками, приплывшими с моря. Я размышлял о своей бессоннице, когда одно облако разродилось мелким дождичком. Я повернулся на бок и твердо решил заснуть. Внезапно — я уже почти задремал — до меня донеслись странные шорохи и шумы. «Наверно, это призраки», — подумал я. Тихонько поднял голову и огляделся вокруг. Комнату слабо освещал огонь последних, догоравших головешек. Нет, я не ошибся. Прозрачные, похожие на паруса фигурки поколыхались над мебелью, сливаясь с дымом из камина, а затем застыли перед зеркалом. Свет я не зажег, а остался лежать и притворился, будто сплю.

Еще с детства я привык к посещениям призраков. Мой дом, большой и старинный, окружен кипарисами, ближайшее селение от него — на расстоянии ружейного выстрела. Все это, и более всего моя увядшая, угрюмая, в неизменном трауре тетушка, было для призраков отличной приманкой. Когда мы обедали в холодной столовой за пределами белого круга света, который лампа струила на скатерть, мы и сами казались тенями, а из комнат второго этажа доносились скрипы, хлопанье дверей. Тетя говорила: «Это призраки», и мы продолжали есть чинно и спокойно.

По совести говоря, разве они так уж зловредны? Ну, двигают стулья, заставляют мебель скрипеть. Дожидаются темноты — и начинают свои обычные проделки: тот листает книгу, тот колышет оконные занавески, тот тихонько открывает шкаф. Признаться, я порой развлекаюсь тем, что их пугаю. Внезапно вхожу в комнату и зажигаю свет. И вижу повисший в пустоте стул, стоящую, ребром страницу книги.

Люди клевещут на них. Своей враждебностью загоняют их на чердаки разрушенных домов. А ведь призраки охотно побыли бы с нами. Я словно слышу их голоса: «Мы будем вести себя тихо, прилично, только дайте посидеть с вами хоть часок». Бедняжки, они радуются уже одной возможности приблизиться к теплому дыханию живых. Между тем человек, едва их замечает, тут же начинает кричать, вопить, звать соседей.

Знаю, это брошенные на ветер слова. Но раз уж мы об этом заговорили, хочу предупредить матерей: порой и малютки становятся призраками. Я познакомился с одной молодой женщиной, которая каждый вечер отправлялась в лес, где однажды появилась тень ее бедной ушедшей малютки. Давайте поступим так же и мы. Вместо театра пойдем в озаренные луной места, куда прилетают призраки, — к ручьям, на склоны холмов. Поболтаем с душами усопших. Не станет ли тогда смерть легкой? Испуская дух, мы сможем пообещать остающимся: «До встречи завтра в восемь вечера, или в девять, или в четверть десятого».

Но если между живущими и умершими установятся столь близкие отношения, живые со временем, возможно, сами не захотят прийти на встречу.

А вот лорд Гостеприимный рассуждал совсем иначе. Однажды утром его нашли в библиотеке умершим от разрыва сердца. Перед лордом на столе лежал лист бумаги, на котором было написано: «О, эти призраки! Газеты вынуждены беспрестанно писать о них, они повсюду. В то самое время, когда я нишу, один из них, верно, уже стоит за моей спиной и вполне может отвесить мне оплеуху, которыми они славятся. Становится не по себе от мысли, что в такие моменты за вами следит один из призраков».