Слова через край - [124]

Все были слегка растроганы, многие из прибывших никогда еще не видели Венецию. Набережная Скьявони кишела народом — итальянцами и иностранцами. С одной баржи сгружали соль, старики и дети потихоньку растаскивали ее горстями и удирали, заслышав угрожающий окрик. Якорь еще не был брошен, а Ремо, десятилетний мальчик, бросился в воду и осуществил, таким образом, свою давнюю мечту; но вокруг стояли военные корабли, и вода была грязной от нефти и масел, так что Ремо пришлось отмывать в фонтане на берегу среди всей этой толпы. Организаторы поездки объявили: «Сбор здесь вечером, в одиннадцать. Кто придет — тот придет, а кто — нет, пусть не взыщет».

И все, не теряя ни минуты, бросились врассыпную. Некоторые побежали на площадь Сан-Марко, чтобы сфотографироваться среди голубей; другие взобрались на колокольню, и среди них — самоубийца с девушкой; она из страха, что парень бросится вниз, наконец-то разрешает себя поцеловать; кто-то поехал кататься в гондоле. В лабиринте узких улочек встречаются двое врагов, они тотчас же показывают друг другу спину, но через минуту, не зная, как выпутаться из лабиринта, снова натыкаются друг на друга.

Некоторые пустились в погоню за женщинами, особенно за иностранками; лудзарцы уверяют, что иностранные туристки постоянно ищут партнеров по любви. Другие отправились купаться на Лидо в надежде увидеть красивых женщин и знаменитых киноактеров, которые посещают остров. Третьи идут на железнодорожный вокзал. Зачем? Хотят вернуться в родное селение, не подвергая себя риску обратного плавания, которое теперь кажется им опасным, по крайней мере тем, кто хочет вовремя выйти на работу; они садятся на поезд и вечером уже будут в Лудзаре. А в это время охотник гуляет под портиками со своим ружьем за плечами, рыбак пристроился ловить рыбу в длинном ряду рыбаков, что сидят с удочками на канале Джудекки. Кто-то идет посмотреть на отплывающий пароход, а еще кто-то изумленно разглядывает золоченые потолки Дворца Дожей. Но есть и такие, что не двинулись с «Биче» и продолжают неистовую игру в карты, откупоривая все новые бутылки; их окружают моряки, они комментируют игру и приканчивают вместе с игроками оставшиеся арбузы.

В одиннадцать вечера на борт «Биче» возвращается уже не сто человек. Известно, что многие уехали поездом или автобусом. Мотор «Биче» запущен, вокруг толпятся жители города; лудзарцы и венецианцы уже побратались, кто-то поет. Прощай, Венеция! Один приходит в сопровождении женщины, явно проститутки, нежно прощается с ней, хочет показать товарищам, что сумел одержать здесь победу. Другой прибегает высунув язык: он был в кино и решил два раза подряд посмотреть фильм, но потом признается, что заснул. Еще один появляется вместе с торговцем сувенирами, который очень надеется заработать на отъезжающих, и все рассматривают бусы, миниатюрные гондолы, филигрань; однако, потратив немало энергии, разносчик так и не смог ничего сбыть и за последнюю бутылку ламбруско отдает раскрашенные виды Венеции, собранные в альбомчики, что растягиваются, словно гармошки.

На «Биче» собрались тридцать лудзарцев — самые симпатичные, самые бедные, самые упрямые фантазеры, которые особенно запомнились нам во время путешествия: двое врагов — они так и остались врагами, — парень-самоубийца и девушка, предмет его страсти, игроки в карты, охотник, рыбак, поющие девушки, человек с гармоникой — он так устал, что уже не может полностью растянуть мехи и лишь потихоньку наигрывает; и еще люди, о которых я вам не успел рассказать, например тот, кто гулял по Венеции в одних плавках, потому что у него украли одежду, и тот, кто начал писать почтовые открытки с момента прибытия «Биче» в Венецию и продолжает писать их уже после того, как «Биче» отчалила, но вдруг обнаруживает, что вся куча открыток, осталась у него в кармане, и теперь кричит, чтобы «Биче» немедленно остановилась, но уже поздно: прощай, Венеция!

Прощай, Венеция! «Биче» двинулась в путь, она минует американский крейсер, сверкающий огнями, и еще раз проплывает вдоль набережной Скьявони.

Попытка

После чуть ли не полувекового отсутствия старик возвращается в свое родное селение, чтобы предпринять одну попытку. Этот мелкий буржуа повидал на своем веку войн и лживого мира не меньше, чем мы с вами, и хранит одно сокровенное воспоминание; оно столь настойчиво и неотступно, что стало чем-то вроде отложения солей, камнем, который хирург мог бы обнаружить; вот здесь, на деревенском поле, он, спрятавшись за дерево, видел, как его девушка позволяет другому парню целовать и лапать себя. Именно из-за этого Энрико Т. под каким-то предлогом немедленно уехал и заставил всех позабыть о себе. Он отправился в Тренто и жил там, причем на протяжении всей жизни не менее двадцати процентов его ежедневных мыслей были посвящены этому зрелищу, длившемуся в действительности от силы минуту; он ускорял, замедлял, отдалял, приближал изображение, и проделывал это все более искусно, надеясь, что его манипуляции сотворят чудо: того, что произошло на самом деле, не произойдет.

И вот в нынешнем году он решил дня на три, на четыре съездить на родину. Никто его не узнает, и он не узнает никого — все ему будут казаться либо иммигрантами, либо захватчиками. Но постепенно туман — также и реальный, дело происходит зимой, — рассеивается: он узнает нескольких уцелевших. С одним вместе охотился и рыбачил; он явственно слышит то выстрелы, то особую тишину на широкой реке. А другой приятель тогда был богат, а теперь, по всем признакам, живет в бедности и свыкся с нею.