Слова через край - [123]

Потом снова тронулись в путь, но скоро «Биче» опять остановилась, на этот раз так внезапно, что попадали и шезлонги, и пассажиры. «Биче» села на мель. Все перепугались, кое-кто бросился в воду, и после некоторых общих усилий баржа снялась с мели. Надвигались сумерки, ветер усиливался, Венеция была еще далеко, плыть ночью казалось опасным: можно было снова нарваться на мель. И тогда руководители поездки решили сделать еще одну остановку — там, где на берегу виднелись огни и колокольня. Пристали к берегу около селения, которое называлось Корбола — маленькое бедное рыбацкое местечко. Решили войти в Корболу с достоинством, выстроились в колонну, неся штандарты, флаги, а во главе шествовали лудзарцы с гармоникой и гитарой. Именно в этот момент на краю обрывистого речного берега, за которым начиналась Корбола, появилась ни больше ни меньше как религиозная процессия, которая отчетливо вырисовывалась на фоне вечернего неба. Этот неожиданный кортеж с флагами, который направлялся к селению, испугал верующих, процессия прибавила шагу и исчезла за краем обрыва вместе со своими иконами и свечами. Но все быстро разъяснилось, и лудзарцы вошли в Корболу, встреченные всеобщим энтузиазмом. Они чувствовали себя весьма важными персонами.

— Мы хотим остановиться здесь на ночь, — сказали они.

Кто-то переночует на барже, остальные — где придется. Однако корболезцы предложили всем женщинам собственные жилища. Это было настоящее состязание в гостеприимстве. Один корболезец взялся разместить всех в собственном доме, а жил он в самой настоящей лачуге. Мэр сказал, что от недавнего праздника осталось несколько петард и надо устроить салют в честь лудзарцев. На площади собрался местный оркестр, и начались танцы. Между баржой и площадью непрерывно сновали люди, они носили вино и еду, и никто уже не смог бы отличить лудзарцев от корболезцев, так же как, увидев муравейник, никто не скажет, какой муравей тащит что-то домой, а какой, наоборот, идет из дома. Наступил момент, когда на барже были только корболезцы, а в домах Корболы — одни лудзарцы.

Надо сказать, что кое-кто выпил лишнего, и, чтобы не уронить чести Лудзары, на голову каждому провинившемуся вылили несколько ведер воды, этого оказалось достаточно, чтобы привести в чувство самых окосевших, и все пошло по-прежнему. В домах вытаскивали из комодов чистые простыни, детей укладывали по пять — по шесть человек в одну кровать, чтобы освободить место гостям.

Судьба — а может, кто-то нарочно это подстроил — распорядилась так, что два заклятых врага, о которых мы рассказывали ранее, попали в одну комнату и, поскольку оба были в небольшом подпитии, заснули, чуть ли не держа друг друга за руки.

Один мой односельчанин, известный донжуан, поместился в комнате рядом с той, где укладывались на ночлег четыре лудзарки, которые, обнаружив, что за ними подсматривают в замочную скважину, чуть не оставили его без глаза, ткнув в скважину щепкой. Рыба, приготовленная жителями местечка для отправки в город и составлявшая ежедневный заработок корболезцев, была зажарена для гостей из Лудзары. Постепенно усталость сморила всех, и они заснули где придется — на стульях, на столах.

По улочкам Корболы бродили лишь самоубийца и его возлюбленная — навстречу им изредка попадались собаки. Девушка была тронута его отчаянным поступком и старалась по-хорошему втолковать юноше, что у нее жених в армии и он скоро должен вернуться; но юноша не желал признавать себя побежденным; так они вместе встретили рассвет. Затемно батраки на своих велосипедах уже отправились на работы по укреплению плотин, которые должны были выдержать напор воды во время будущих половодий.

Как и было договорено, всех разбудил сигнал трубы, поданный одним из корболезцев. Жители Корболы в рубашках, в кальсонах прощались со своими ночными друзьями.

«Биче» приближалась к цели путешествия. Теперь необходимо было найти кратчайший путь — выйти из русла реки и двинуться по внутренним каналам; они прошли через два шлюза, два знаменитых шлюза, где баржа по мере необходимости поднималась и опускалась в огромных железных камерах, пока не достигла уровня каналов. «Биче» проходила на расстоянии одного метра от земли, от полей, на которых разворачивались сезонные работы, и можно было перекинуться двумя-тремя словами с крестьянами. Однако некоторые из путешественников ничего не видели и не слышали, потому что с самого отъезда играли в карты.

И наконец вот оно, море. Выход «Биче» в море был чем-то вроде перехода через экватор. Сначала тишина, общее изумление, потом все сразу запели партизанскую песню «Братья Черви». Потом принялись чиститься, надраивать обувь, как будто уже пришел конец путешествию, хотя до Венеции оставалось еще два или три часа. Бывшие враги снова стали врагами: как только улетучились винные пары, они опять обрели свою твердость, и дело дошло уже было до рукоприкладства, но их вновь разъединили — первый вернулся на нос, второй ушел на корму. Чтобы поднять настроение, один тенор запел арию из «Аиды»; голос был неважнецкий, но в тот момент мои односельчане были снисходительны, и в конце арии даже раздались аплодисменты. Другие тоже проявили свои способности, кто-то, воображая себя на сцене, прочитал патриотическое стихотворение, вызвав восторги слушателей. Так вошли в Кьоджу, и «Биче» с трудом пробиралась среди мириад парусов, криков, корзин, рыбацких лодок — все это проплывало мимо, как на экране, а у самого горизонта тихонько появлялась лагуна. Теперь до самой Венеции они поплыли по водяной дорожке, что была обозначена по бокам сваями, как защитными тумбами, и казалось бесконечной. В этой беспредельности некоторые плакали от радости; одна женщина на виду у всех обняла одного мужчину, а еще кто-то в это время страдал от морской болезни. И вот наконец «Биче», почти с суточным опозданием, пристала к молу.