Слоны могут играть в футбол - [27]

«Упс. А я думал — потерял где-то. Спасибо огромное. Не напряжет, если через часик?»

«Можно».

Она открыла, одетая во вчерашний свитер, шея была замотана в какой-то даже не бабушкин, а прабабушкин пуховый платок. Походила на Гавроша, которого зимой не пускают в парижскую булочную..

— Что с тобой? Болеешь?

Кивнула.

— Голоса нет?

Помотала головой.

— Или в молчанку играем?

Пробасила:

— Голоса нет.

Не думая о том, хорошо это или плохо, он положил руку ей на лоб.

— Нормально так! — лоб был горячий. — А чего не лежишь?

— Жизнь в движении. Кто лежит — тот сдохнет.

Нужно было уходить. В принципе, забрать шапку — это же быстро. Спасла эрудиция.

— А знаешь, что говорил по этому поводу твой любимый Черчилль?

Она не сказала: «Что?» — просто смотрела в глаза, как бы говоря: «Почему хоть вы, взрослые, в загадки и викторины играете? Хотите сказать — говорите».

— Он говорил, что дожил до преклонных лет именно потому, что не двигался. «Если можно было стоять, а не ходить, я стоял. Если можно было сидеть, а не стоять, я сидел. Лежать, а не сидеть — лежал».

— Сила Черчилля не в этом, — голос у Светы и вправду пропадал, — поэтому он и мог себе позволить красивые фразы. А я женщина. Мне нужно двигаться, чтобы земля не ушла из-под ног.

— Тихо, тихо, тихо, — зашептал он и поймал ее. Света чуть не упала, осела, голова у нее закружилась. Он взял ее на руки и отнес на кровать. — Тихо, тихо, не говори.

Подышал в руки, укрыл. Потом напоил чаем. Пока искал, где чашки, улыбался, думая о том, что только что нес ее на руках.

— Часто у тебя это бывает?

— Что?

— Обмороки.

— Два раза было в жизни. В третьем классе и весной. Только вы никому не говорите, а то меня не отпустят.

Было плохо, что у Светы бывают обмороки и хорошо, что у него в руках теперь есть козырь. Да даже не в козыре дело, а просто они стали ближе.

— Куда не отпустят? На сборы?

— На день рождения… Ну и на сборы тоже.

— Не скажу, конечно, Свет. Я умею хранить секреты.

— Тогда и я не скажу.

— Что? Кому не скажешь?

Он немного заволновался, то есть — сильно заволновался.

— Родителям не скажу, что вы заходили. На фига нам все эти разговоры?

Он сжал ее руку.

— Да, лучше не говорить.

Потом было вот что. Оказалось, что в холодильнике ничего нет, и он сходил в магазин. Пока Света спала, приготовил еду, красиво все разложил на столе. Света пришла из комнаты.

— Это очень кстати, — сказала она, — так я точно к завтра выздоровлю. Спасибо.

Уткнула взгляд в тарелку, молча и с удовольствием все съела. За окном уже было темно.

— А сладкое есть что-нибудь?

— Есть!

Он вытащил из сумки пирожные.

— Вообще я не злоупотребляю, — сказала Света, — но в свете того, сколько я занимаюсь, плюс сейчас обморок — нужно устроить какую-то глюкозотерапию.

До этого она не говорила такими длинными фразами. А теперь сказала, и показалось, что вся ее подростковость — это вынужденно надетый костюм, смирительная рубашка, которую пока не снять, и приходится делать вид, что эта рубашка — ты сама и есть. Ему нравилось смотреть, как она откусывает пирожное маленькими кусочками, а запивает большими глотками.

— Скоро Новый год, — сказала она.

— Да, — сказал он.

Было хорошо. Захотелось протянуть руку и погладить ее по голове или по щеке. Он спросил:

— А чего на день рождения не пускают?

— Батя боится, что меня там испортят.

Он помолчал.

— В смысле… Плохое влияние?

— Ну да. Но там все нормально. Он преувеличивает. Я же не сплю с какими-то непонятными мужиками.

Он чуть не захлебнулся чаем, отвел глаза.

— А чей день рождения?

— Подруге из класса четырнадцать исполняется.

— О, догонит тебя!

Света подняла глаза:

— В каком смысле «догонит»? Мне же 13 исполнилось.

Он не мог в это поверить, почему-то ему казалось, что он все правильно посмотрел в интернете, и тот Светин день рождения, на который он подарил New Balance — это, как раз, четырнадцать и есть. И почему-то именно после того, как ей оказалось тринадцать (а две недели назад было двенадцать!), Дмитрий почувствовал, что она старше его, и знает о жизни больше. Дело даже не в том, что больше, а то, что нужно.

Она закончила есть и, не глядя на него, сказала:

— Пойду полежу.

Дмитрий остался один. Вымыл посуду. Посидел на кухне, из комнаты не доносилось ни звука. Ну, конечно, в таком состоянии и после вкусной еды могла заснуть. Конечно. Ей нужно спать. Прошел на цыпочках по прихожей, но из-за открытой двери раздалось:

— Не сплю.

И если несколько дней назад она сама вышла на свет, лицо и руки появились из темноты, то теперь в темноту пошел он, как будто погружаясь на дно черного моря или черного океана, если такой есть. Светлое лицо и руки появились, как появляется затопленный корабль. Ее уже совсем горячие ладони потянулись вперед, коснулись. Притянули за рукав.

— Вот что, — сказала она, — говорить мы никому ничего не будем.

У него заколотилось сердце.

— Хорошо, — сказал он.

— Да? — спросила Света.

— Да, — сказал он.

— Хорошо… Все, что произойдет здесь, останется здесь.

Он не знал, что сказать.

— Надеюсь, вы настоящий мужчина. Готовы?

Он молчал. Она стала еще серьезнее и выдала:

— Про кроссовки я знаю, что наврать, вообще не парьтесь, главное не это! Короче, я не болела, ок? И в обморок не падала! А то меня вообще закроют до каникул.