Слоны могут играть в футбол - [13]

Вдруг близко, ближе, чем вытянутая рука, чем полруки, появились глаза Маши, и она, как будто это был сейчас самый важный на Земле вопрос, спросила:

— А кто ваш любимый поэт?

«Люба Яцевич из Минска», — подумал Дмитрий. И ночью в этой комнате больше уже ничего не произошло.

Утро получилось коротким. Вернее, то утро, которому никуда не нужно было улетать, местное, собиралось жить долго. Оно сушило листья, пахло булками. А вот его, Дмитрия, пронеслось очень быстро. Сначала он проснулся в том же положении, что заснул, какое-то время смотрел на Машу. Она тоже смотрела на него, и вообще, не было понятно, кто проснулся первым. Потом она сказала:

— Кофе хочу.

Как будто впереди была вечность, и он мог остаться. Спустился в ближайшую пекарню, взял кофе и круассанов — пожевать. Потому что перед самым выходом из номера в спину донеслось требовательное «и пожевать». Уже с бумажным пакетом в руках он пошел обратно и наткнулся на тот самый цветочный, где покупал букет на день рождения. Заметил в витрине свою дурацкую улыбку, остановился. Продавщица его узнала, вышла.

— Доброе утро! Вам подсказать что-нибудь?

— Нет, спасибо, я сам посмотрю.

Это был на удивление хороший магазин. Свежие цветы сами просились в руки. Крепкие пионы, нежные фиалки и лилии. Ирисы, хризантемы. Даже розы, восемьдесят, девяносто и сто сантиметров, выглядели не пошло.

— Вам для девушки своей?

Растерялся.

— Мне… Нет.

— Вот, тюльпаны очень хорошие поступили.

— Сейчас же не сезон.

— Я сама удивилась. Чудо природы!

Тюльпаны в «не сезон». Нужно брать.

— Дайте мне семнадцать!.. Чтобы символично получилось.

— А, дочке? Возьмите, вот, еще медведя.

Из уважения к цветам он не стал заходить, пока она собирала букет: не хотелось оскорблять цветы запахом кофе и круассанов. Но потом все равно понес все в охапке.

Он сам не знал, почему, когда она спросила про дочку, промолчал. Можно же было сказать: «Нет». Никогда до этого Дмитрию не было больнее, чем сейчас и радостнее, чем сейчас.

И если вчера ему хотелось прятаться в черные тени, то сейчас, наоборот, находил самые солнечные участки тротуара: пусть смотрят! Вот он шуршит листьями, улыбается, легко перебегает перекресток. Вот — взбегает по лестнице, толкает плечом дверь, проходит, ставит пакет. Она уже проснулась, трет кулаками такие похожие на его глаза, закидывает голову набок — он тоже так иногда закидывает. Пьет кофе, крошит круассан на простыню. Одеяло, как бутон, укутывает ее по грудь. Краешек заломан, но в верхних лепестках розы так и должно быть, это называется «рубашка». И нужно же было так волосы свалять! Он подходит сзади, расчесывает. Она хихикает, уворачивается. Он знает, что должен скоро уходить, но на часы не смотрит, так как примерно знает, сколько у него осталось времени.

Дмитрий легко перебежал перекресток, вошел в отель. В фойе чуть не врезался в толпу пожилых туристов из Европы. Поднялся, прошел коридорами, переложил поудобнее пакет, толкнул дверь.

Бутон розы, большой, изломанный, лежал у изголовья кровати. Маша могла бы поместиться там два раза. Но бутон был неподвижным, совсем не дышал, ее там не было.

— Маша?

Подошел к ванной, прошептал в закрытую дверь:

— Маша?

Тоже нет. Замер посреди номера с горячими кофе и круассанами, которые уже существовали, были горячими три минуты назад, когда она была здесь. Ее не было, а они не остыли, ничего не изменилось. Зазвонил телефон, на экране материализовался Сеня.

— Дима, привет! Ты еще не уехал?

— Я?.. Нет.

— Там ураганы какие-то, мы вернулись. Хочешь, можем позавтракать вместе, приходи! Я Машенции уже сказал срочно домой идти, а то гуляет с какими-то подружками!

Сеня был парень веселый, коммуникабельный, с чувством юмора. Играл в КВН. Конечно — не Маша. Машенция. Это же весело.

— Я…

— Что? Плохо слышно! Дим, тебя плохо слышно!

Вышел на балкон. Сеню было ненавидеть не за что, и вообще это чувство Дмитрию было несвойственно. Но вот сейчас, впервые в жизни, он ненавидел. Доброго, хорошего Сеню. По улице ходили люди, много людей, и ни один из них не был Машей. И все же он увидел того, кто был Машей. Этот человек показался между двух автобусов, перепорхнул перекресток. Как лепестками, теперь уже черного цветка, взмахнул платьем, стал удаляться. Можно было дождаться момента, когда он скроется за углом дома в итальянском стиле постройки 1906 года, а можно было отвернуться, не дожидаясь. Больше Дмитрий и этот человек никогда не встречались.

Глава восьмая, в которой сломался унитаз, а герой не может уснуть

Дмитрий примерно понимал, сколько у него оставалось времени. Короткий московский день заканчивался, он ничего не успевал. Сантехника не было уже третий час, в окне мело. Снег начал идти еще в полете, как только опустились под облака. Было непонятно: то ли самолет опускается, то ли снег идет вверх, зима забирает его обратно, как несколько часов назад солнечная южная улица забрала чужую дочь.

Встретил водитель, потом — душ, а потом оказалось, что унитаз поломался. Жизнь, отпустившая его погулять, глотнуть воздуха, притянула на поводке назад, усадила у окна в ванной и заставила ждать сантехника. Там, у моря, казалось, что никакой Москвы не существует. А теперь так же казалось, когда он пытался вспомнить город у моря. Но ведь это было?.. Точно было. Еще сегодня утром.