Слоны Ганнибала - [73]

В бой вступала нумидийская конница. Пригнувшись к шеям своих вороных коней, скакали черноголовые всадники. Впереди мчался всадник на белом коне, видимо, их предводитель. Навстречу нумидийцам выступила карфагенская конница. Возглавлял ее Магарбал, соратник отца, человек, обучавший Ганнибала верховой езде. Ганнибал вспомнил слова, произнесенные им сразу же после Каннской битвы: «Ганнибал, ты умеешь побеждать, а пользоваться победой не умеешь». Магарбал был прав. Он, Ганнибал, не умел воспользоваться своими победами в Италии и этим навлек страшные бедствия на отечество. Но что же делает Магарбал? Он, как бы в страхе перед нумидийцами, отступает. Он уводит грозную вражескую конницу, лишая Сципиона его главного преимущества. Но это же верная смерть: у него вдвое меньше всадников, чем у этого нумидийца на белом коне. Ганнибал мысленно прощался с Магарбалом, к горлу подступал комок, и он до боли стиснул зубы, чтобы сдержать рыдания.

Ганнибалу предстояло воспользоваться отсутствием нумидийцев и разгромить римскую пехоту. Но против плохо обученных наемников стояли грозные манипулы гастатов. Наемники не выдержали их яростного, но планомерного натиска и стали отходить. Отступление внесло замешательство во вторую линию карфагенской пехоты. Ополченцы бросились бежать. Наемники, будучи уверены, что они преданы, стали их рубить.

Все пространство, где стояли первые два ряда карфагенского войска, было загромождено наваленными друг на друга трупами, оружием, ранеными. В этом хаосе нельзя было понять, где свои, где враги. Сципион звуками трубы отозвал гастатов назад, предоставив вражеским наемникам и карфагенянам уничтожать друг друга.

Соединившись в две колонны, римляне обходили это загроможденное трупами и сражающимися пространство. Перед строем ветеранов Ганнибала римляне развернулись. Битва возобновилась с новой силой. Ветераны стойко выдерживали натиск римлян. Тело у них было защищено панцирем, голова покрыта медным шлемом; выставив огромные щиты, они легко отражали удары римских мечей и копий.

— Бейте их, братья! — воодушевлял Ганнибал своих ветеранов. — Разве вы не видите, что это потомки врагов, разбитых вами при Тразимене и Каннах и бежавших от одного звука вашего голоса!

Казалось, еще миг, и римляне обратятся в бегство. Но вот у оливковой рощи, справа, показалось облако пыли. Это, разгромив всадников Магарбала, возвращалась нумидийская конница.

Победа удесятерила силы нумидийцев. С торжествующим ревом они ударили в тыл ветеранам Ганнибала. От дротиков и мечей не спасали ни щиты, ни латы. Карфагеняне падали и снова вставали, истекая кровью, со вздыбленными волосами. Они пытались руками стащить нумидийцев с коней. Те, у кого не было оружия, вцеплялись в лица врагов ногтями, пускали в ход зубы. Никогда еще мир не знал такой ожесточенной схватки.

С остатками войска Ганнибал отступал к своему лагерю. Но нумидийцы, возглавляемые всадником на белом коне, рванули наперерез. Всадник на белом коне вырвался вперед. С его плеч спал плащ из леопардовой шкуры. Черная туника стягивала стройное худощавое тело. Вот уже видно искаженное от ярости лицо, крепко стиснутые губы, широко раскрытые глаза. Каким-то внутренним чутьем Ганнибал ощутил, что перед ним Масинисса. Нет, не юнец, которого он знал когда-то, а грозный воин, победитель в этой битве и в этой войне. Ибо кто мог сомневаться, что именно Масиниссе Сципион обязан своей победой. И сам Сципион публично это признал, подарив Масиниссе царство Сифакса и обещав земли Карфагена.

Масинисса занес назад руку с дротиком, никогда на дававшим промаха. Ганнибал не шевельнулся, чтобы избежать удара или защититься. В битве с римлянами он сделал все, что было в человеческих силах, и у него не осталось больше сил, чтобы продолжать борьбу. Он потерял все и жаждал смерти.

Но Масинисса опустил руку и на полном скаку повернул коня. Ганнибал молча смотрел ему вслед. Сама смерть отвернулась от него. Погибли братья, разгромлено войско, а судьба вновь пощадила его. Или правы эллины, считающие, что на долю каждого человека приходится поровну удач и бед, радости и горя, побед и поражений, и ему, сейчас пережившему Канны, еще предстоит испытать Требию и Тразимен и видеть торжествующего врага у ворот Карфагена.

Почему же дрогнула рука Масиниссы, не остановившегося перед изменой, перед истреблением людей в пылающем лагере? Кто знает? Может быть, он вспомнил тот далекий день, когда он рядом с Ганнибалом скакал по степи и высокие травы хлестали их ноги и пахло полынью и мятой. Или он сохранил где-то в глубине души благодарность к человеку, услышавшему исповедь его первой любви?

ВЫПАВШИЙ СТИЛЬ

Гней Невий плакал как ребенок. Слезы текли по его морщинистым щекам и капали на привязанную к шее восковую дощечку. Из атриума, через открытую дверь, он увидел смуглого человека в оковах. Его вели двое легионеров. Это был Сифакс, некогда могущественный царь, а теперь жалкий пленник.

Прикованный к постели недугом, Гней Невий мог наблюдать за всем, что делается вокруг, лишь через эту узкую дверь. Наблюдать и думать. Разговор со Сципионом остался незаконченным, не завершена и поэма. О победе Сципиона при Заме и заключении мира с пунами он услышал от ухаживавшего за ним раба. От него же он узнал трогательную историю гибели Софонибы. По рассказу раба, Софонибу отравил сам Масинисса, когда Сципион потребовал, чтобы тот удалил ее от себя. Гней Невий мотал головой (боги отняли у него и речь). Он не мог поверить в эту гнусную клевету. Масинисса скорее отказался бы от короны, чем убил ее, женщину, которой посвятил жизнь. Гней Невий плакал от бессилия.