Слониха-пациентка - [155]
Когда я извлек «трофеи» из желудка дельфина и о моем открытии было доложено директору аквапарка, тот немедленно связался с Тель-Авивом. Надо ли объяснять, сколь едким был обмен любезностями. «Дельфин-то, оказывается, вовсе не так здоров, как указано в сертификате, — наступала швейцарская сторона, — а за вызов ветеринара из Англии кто платить будет?» Израильская сторона ушла в глухую защиту: мол, за дельфином не водилось повадок «чистюли», и он уже целую неделю как дает представления в Швейцарии в разгар сезона; наплыв посетителей, многие из которых наверняка любители кидать монеты, и так далее. Очень сожалею, но…
Я восшествовал в кабинет директора, позвякивая пластмассовым ведерком с наличностью, когда выяснение отношений достигло своего апогея.
— А я говорю, вы заплатите гонорар доктору Тэйлору! — ворчал швейцарец. — О другом не может быть и речи!
По его кислой мине нетрудно было догадаться, что Тель-Авив не собирался раскошеливаться ни на одно пенни.
— Простите, герр директор, — вмешался я. — Многие монеты в этом ведерке — израильские. Что-то не похоже, чтобы их бросали швейцарцы. Я предлагаю — так: разложим монеты по национальной принадлежности, и в зависимости от того, каких монет окажется больше, израильских или швейцарских, в той же пропорции обе стороны и оплатят мой визит. Я имею в виду, конечно, число монет, а не их покупательную стоимость.
Директор мигом переменился в лице.
— А почему бы и нет! — сказал он и изложил мое предложение собеседнику на другом конце провода. Засим последовал утвердительный кивок: Тель-Авив согласился.
Я высыпал содержимое ведерка на стол директора и начал подсчеты.
К тому времени, когда подсчеты были закончены, на столе выросли две аккуратные кучки: в одной двести пять израильских монет, в другой сорок четыре швейцарских. Конечно, и в том и в другом случае монеты были различной номинальной стоимости, но, по условиям игры, это в расчет не принималось. Кроме того, там были еще две немецкие десятипфенниговые монеты, одно ирландское пенни и одна медная пуговица.
— Значит, так. Если израильтяне выплатят мне пять шестых гонорара, а вы — оставшуюся одну шестую часть, это будет справедливо. Верно?
— Ja! Ja!>[76] — проквохтал директор. — А двадцать пфеннигов и ирландское пенни приберегите, доктор, для будущих путешествий в Германию и Ирландию!
— А как мы поступим с пуговицей? — поинтересовался я.
Глава одиннадцатая
«Ну-ка, малыш, открой пошире ротик!»
Боже, так ли уж заслуживаешь Ты поклонения как Верховное Существо, коль скоро Ты посчитал необходимым включить в свою Божественную систему Творения такие скорби, как флегма и кариес?
Джозеф Хеллер. Уловка-22
Благоухающий, напоенный ароматом цветов июньский вечер в уютном ресторанчике «Четыре времени года». Закат окрасил небо в алый цвет. Выпитая перед обедом кружка «Круг Империал» тронула струну, предвосхитив несказанные наслаждения. Норфолкский голубь, запеченный в соленой корочке, с яблоками а-ля Максим и порцией жирной печени очаровал твою подружку, которая теперь смотрит в твои глаза над последним недопитым стаканом «Шато д’Икем». Печеные груши а-ля Вильгельм с зеленым лимончиком оправдали все ожидания. Но ты в нетерпении постукиваешь пальцами по столу… И через мгновение вам подносят горячий кофе. В глубине, негромко и ненавязчиво, звучит прелестный этюд Шопена. Вы переглядываетесь — этот взгляд как струйка дыма, перед тем как заняться огню. Но вот «лагонда» мчит вас по залитым лунным светом дорожкам Оксфордшира. Когда вы приедете, всегда радушный дом будет пуст. Вы будете наедине — может быть, захочется посидеть вместе на террасе, заслушиваясь шумом ручья, где у кромки зарослей тростника отдыхают лебеди. Трепетные картины любви, блаженства страсти… ИСЧЕЗАЮТ В ОДНО МГНОВЕНИЕ, КОГДА КИНЖАЛЬНАЯ БОЛЬ ПРОНЗАЕТ ВАМ КОРЕННОЙ ЗУБ! Жуткая, пульсирующая, обжигающая челюсть зубная боль мгновенно отгоняет все мысли о наслаждении, флирте, плотских утехах — обо всем прочем, кроме больного зуба.
Пожалуйста, поверьте, что я не Барбара Картленд и не пишу эти строки, сидя в своем будуаре в розовом пеньюаре. Я просто констатирую то, что большинству из нас когда-либо в жизни доводилось испытывать. Зубная боль заставляет забыть обо всем, даже о клятвенном обещании любовных утех. А то, что переживают люди, в той же мере переживают и животные, как мы это недавно поняли.
В отличие от нас, двуногих, которые, по-видимому, способны производить потомство в самых неподходящих для этого условиях, животные в этом отношении куда более капризны. Гепард-самец не станет играть в любовные игры, если не встречает соперничества в лице других ухажеров или же если он слишком открыт для посторонних взглядов — например, если трава недостаточно густая или кустарник слишком низенький. Фламинго не будет вступать в любовные связи, если их набралось слишком мало для сплоченной группы — обычно их должно набраться никак не менее чем девятнадцать особей — или же если розовая окраска оперения покажется недостаточно привлекательной (такое бывает из-за неправильного кормления). Иногда, если в зоопарках колония фламинго недостаточна по численности, их побуждают к любовным играм, попросту расставляя вокруг множество зеркал и тем самым создавая у пернатых иллюзию увеличения их численности во много-много раз. Весьма прихотливы в этом отношении и большие панды. Я знаю несколько случаев, когда китайцы просто на глаз подбирали пару для отправки в зарубежные зоопарки; одну такую пару послали знаменитому зоологу Эдварду Хиту. Если вы думаете, что хоть в одном случае от таких пар удалось получить потомство, то ошибаетесь. Самка панды ничуть не менее разборчива, чем женщина: она не станет вступать в связь с первым повстречавшимся старцем. В дикой природе в брачный период самка большой панды восседает на развилке дерева и смотрит оценивающим взглядом на отирающихся понизу самцов, которые проделали не одну милю пути, чтобы побороться за ее благосклонность. Они медленно отходят в сторону и устраивают баталии, и затем она, к своему удовольствию, выбирает себе самого привлекательного поклонника. Ею ценится красота и, возможно, характер — только у панды такой взгляд на сватовство.
