Слониха-пациентка - [108]

— Держи ее крепче, но понежнее, — сказал я Пальмони.

Он схватил ее за плечи, пока я возился с ее противоположным концом, чтобы получше разглядеть требующее вмешательства место при свете тусклой лампочки под потолком. «Ну, держись, милая», — прошептал я и принялся вскрывать лезвием кожу анального отверстия. Раздалось слабое шипение, и из разреза потекла струя зловонной жидкости сиреневого цвета, едва не попавшей на меня. Я сделал новый разрез — накрест. Мне не хотелось, чтобы разрез зажил так быстро. Похоже, Сара вовсе не почувствовала скальпеля. Я нажал пальцем вокруг образовавшегося отверстия, и зловонная жидкость ударила фонтаном. Вот этот-то огромный абсцесс и был причиной хвори моей пациентки. Удалив весь накопившийся гной, я ввел шимпанзе большую дозу амоксициллина длительного действия, а затем подумал о следующем шаге. Человеку в таком состоянии, в каком пребывала Сара, потребовалось бы переливание не менее двух пинт крови — до того анемичной она была. А в самом деле, почему не сделать этого? Я снова прошелся вдоль рядов клеток, глядя на остальных шимпанзе, — это был живой передвижной музей патологии приматов. Только яростный самец выглядел более-менее здоровым. «Он-то и будет донором», — решил я.

У шимпанзе похожие, но не идентичные с человеческими группы крови. Различны группы крови у других млекопитающих, как, например, собак, а у птиц группы крови еще более сложные, чем у большинства млекопитающих. Даже у простых бегающих по двору фермы кур одиннадцать различных, передаваемых по наследству групп крови. Хотя в идеале было бы желательно совпадение группы крови донора и пациента, иногда можно обойтись и без этого, если пациент получает первое в жизни переливание. Здесь, посреди греческой мусорной кучи, у меня не было возможности определять и выбирать группы крови — я решил действовать наудачу и зарядил «летающий шприц» половиной чайной ложки кетамина. Вместо ружья у меня была дыхательная трубка. Прислонившись спиной к стене коридора, чтобы и я сам, и трубка были вне пределов досягаемости ярого молодчика, я набрал полные легкие воздуха, и — пуф-ф! — шприц попал точно в цель, в предплечье шимпанзе. Он взревел не своим голосом, вырвал шприц и зажал меж зубов, но за какое-то мгновение до этого кетамин успел проникнуть в организм. Три минуты спустя мой пациент свернулся клубочком, мирно фырча. Теперь делай с ним что хочешь.

Сара не нуждалась ни в каком таком химическом контроле. Я взял ее руку, и она, как и в прошлый раз, прижалась ко мне. Нащупал вену и без труда отсосал кубик «Матеус Розе»^[44], маскировавшегося под кровь. Затем смешал в небольшой пробирке образчик крови Сары с образчиком, взятым у спящего под наркозом молодчика, и поднес к свету. Прошло пять минут, и я не обнаружил, во всяком случае, доступного невооруженному глазу свидетельства слияния красных клеток или их разрушения. И то и другое являются признаками несовместимости крови.

Ну, пора приступать к переливанию. Я вынул Сару из клетки и положил ее рядом с оставшимся в своей клетке самцом. При всем том состоянии слабости, в котором она находилась, она-таки захныкала, понимая, что оказалась рядом с таким забиякой, но тут же успокоилась, когда я крепко схватил его за ребра, давая понять, что на сей раз он в драку не полезет. Должно быть, ее поразило, что этот детина не оторвал мне руку за мою наглость. Системы пластиковых мешочков и трубок, используемых для переливания крови, у меня в сумке не нашлось — значит, придется импровизировать. Я всегда ношу с собой несколько больших 50-миллилитровых стерильных шприцев — вот они-то мне сейчас и понадобятся. Сначала я ввел самцу дополнительную дозу кетамина, чтобы он подольше не выходил из состояния анестезии, вставил каннулу в вену руки пациентки и тщательно закрепил эластопластом.

Пальмони крепко держал ее руку, пока я медленно брал у донора пятьдесят кубиков крови. Наполнив шприц, я соединил его с каннулой у Сары и начал медленно нажимать на поршень. Кровь вливалась быстрее, чем при обычном переливании от донора к пациенту. Теперь мне нужно было пронаблюдать за первыми признаками изменений у Сары, которые могли бы служить указанием на негативную реакцию ее организма на донорскую кровь. Ничего такого. Опустошив один шприц, я начал наполнять следующий. Сара лежала, терпеливо наблюдая за мной, иногда мигая мертвенно-бледными веками, прикрывавшими ее карие, цвета каштана, глаза. Дело тянулось мучительно долго. От постоянных нажатий на поршень у меня заныл большой палец. 100 кубиков… 150… 200… 250… Я решил остановиться на 350 кубиках — это внушит надежду, что пойдет на пользу пациенту и в то же время вполне безопасно для донора. За те долгие почти полтора часа, что длилась операция, я еще дважды вводил самцу анестезирующее вещество. Ну, слава Богу, все закончилось — просто чудо, что каннула ни разу не закупорилась свернувшейся кровью. Замечательнее всего было то, что Сара не выказала никакой негативной реакции на переливание, а ее морда и десны были теперь куда менее бледны. Я отнес ее обратно в клетку. «Ну, даст Бог, оклемается, — подумал я, — но ради чего? Какое будущее ждет ее?» Если вы думаете, что я был окрылен очевидным успехом операции, то заблуждаетесь. Не было ли все это попросту бесполезной тратой времени? Только продлил жизнь в горести и лишениях.