Слониха-пациентка - [107]

Я тут же отправился разыскивать семью Пальмони. Отец и сын занимались конями, готовясь к финалу.

— Синьоры, я же сказал, что, пока Луиджи не выздоровеет, он не должен работать на манеже!

Юноша снова одарил меня улыбкой полумесяцем.

— Так он же не работает, доктор. Он выступает, как вы сами видели. Разве это называется — работает?

— Да посмотрите же, он загадил весь барьер и весь проход! Я же объяснял вам, что эта зараза очень прилипчива. И поймите же наконец — ему нужен покой, пока не оклемается.

Оба моих собеседника пожали плечами.

— Доктор, как бы вам все это объяснить? — сказал сын. — Шоу-то не отменишь.

— Значит, придется, если вы хотите, чтобы я помог вам. Вы что, не понимаете, что это редкое, ценное животное исчезающего вида? Такое за тысячу миль нельзя подпускать к цирку!

— Но мы же заботимся о нем, доктор. Мы делаем для него все лучшее. Не то что эти черномазые в Африке, которые едят горилл. А здесь у нас он в безопасности.

У меня не было слов. Я вышел из шатра. Ветер кружил метель из бумажного мусора, а над темнеющим морем жалобно кричали чайки. Позади меня раздавались глухие удары барабана, возвещавшего о том, что начался финал.

Но вот представление окончено, сняты костюмы и смыт грим. Пальмони-младший повел меня посмотреть остальных животных. Мы начали с обезьяньего фургона, откуда, как и в прошлый раз, вырывались душераздирающие звуки потустороннего мира. Когда Пальмони в конце концов утихомирил обитателей преисподней, постучав колышком от палатки по железным прутьям, я стал осматривать каждого шимпанзе. Итальянец открывал одну за другой дверцы клеток, за исключением той, где сидел рассерженный самец, и я входил туда, осматривая животное. Это было похоже на посещение камер смертников. Некоторые шимпанзе торжественно сидели у задних стенок своих темниц, другие осторожно выходили и усаживались на пол коридора; сидели, как правило, нервозно. Я был поражен. Каждая из обезьян страдала тем или иным заболеванием. У одной из них был запущенный абсцесс нижней челюсти, развившейся в хроническую фистулу. Другая была почти слепа из-за двойной катаракты. У третьей на голове была опухоль с гусиное яйцо. Но вот распахнулась очередная дверца, и взору моему предстал самый хворый шимпанзе, какого мне когда-либо доводилось видеть. Обитательница клетки, самка средних лет, не могла ни ходить, ни лазить, ни даже сесть — настолько она была слаба. Она могла только медленно ползать на животе. Сквозь редкую черную шерсть проглядывала белая, точно кость, кожа; столь же белыми были ее десны и конъюнктива. Когда я тронул ее изможденную фигуру, она взяла меня за руку и прижалась ко мне. Над каждым местом, где торчала кость, начал образовываться пролежень.

— И давно она у вас такая? — спросил я.

— Какая, доктор?

Я заскрежетал зубами и почувствовал, что одна из коронок, которую я только что поставил, рассыпалась на колючие крошки.

— Ты еще спрашиваешь — какая! Тощая как скелет. Белая как простыня. Слабая как мышь. Вот какая! — Я погрозил ему пальцем.

— Но… Сара очень хорошо кушает, доктор. Только стала чуть сонливее в последние дни. По-моему, она просто стареет.

— Сто чертей, синьор, СТО ЧЕРТЕЙ! Она не стареет, она при смерти! — Дрожащею рукой я снял свою черную сумку с плеча и открыл ее. Здесь все необходимое для оказания срочной помощи — основные инструменты, некоторые специальные препараты, трубки для взятия проб на анализ, набор шприцев и иголок. Я решил взять у Сары пробу крови и отвезти на анализ в Англию — завтра я отбывал домой. Она не жаловалась и не сопротивлялась, когда я взял ее руку и ввел ей иглу в вену. «Ех Africa semper aliquid novi^[42]», — подумал я, взглянув на ее кровь. Она была не опаково-малиновой, как полагалось бы, ни даже цвета разведенной водой «Beaujolais Nouveau»^[43], какая бывает у косаток после серьезных кровопотерь. Она напоминала прозрачное vin rose — провансальское вино цвета шкурки лука, но никак не кровь. «Уровень гемоглобина наверняка существенно ниже критической отметки, — подумал я, прижав ватный тампон к месту укола, — необходимо срочное переливание крови». Но что явилось причиной столь серьезной анемии? Я снова положил Сару на пол ее клетки и стал скрупулезно ощупывать ее сантиметр за сантиметром. Я ничего не мог обнаружить — во всяком случае, глазами или кончиками пальцев. Никаких злокачественных образований в брюшной полости, никакого увеличения селезенки или печени, ни малейших признаков потери крови через заднепроходное отверстие. Я начал подозревать возможность лейкемии или заболевания костного мозга. В качестве завершающего аккорда я натянул резиновую перчатку и сунул ей палец в задний проход. Сара не противилась вторжению; на ее длинной бледной морде было написано умиротворенное выражение. Но я почувствовал некое сопротивление изнутри. Что-то такое прижало мой палец к стенке прямой кишки. Я тронул другой рукой область таза пациентки и прижал. Мой палец, находившийся в заднем проходе, почувствовал давление. Нечто крупное, необычное, хоть и упругое, но не твердое, заполняло тазовую полость. Я стал массировать кожу промежности между вульвой и анусом. Да, вот оно, ярко выраженное вздутие — жидкость под давлением. Я отступил от пациентки и снял перчатку. Анестезия шимпанзе, находящейся в таком состоянии, была слишком рискованной. Я вынул из сумки скальпель и вставил новое лезвие.