Слон императора - [93]

Едва мы успели покончить с одеванием, как наша барка приблизилась к западному берегу, где уже поджидала толпа портовых грузчиков. С барки на берег перебросили причальные канаты и крепко натянули их, и, как только барка замерла у причала, грузчики устремились на палубу.

– Прошу тебя, проследи, чтобы белых медведей сразу убрали в тень, – обратился я к их десятнику. Я несколько месяцев практиковался с Озриком в сарацинском языке, и теперь подданные халифа неплохо понимали меня.

Мади и Моди пребывали в плачевном состоянии. Вало выбивался из сил, чтобы облегчить их жизнь. Он кормил своих питомцев их самой любимой пищей, давал им много пить и в жаркое время дня чуть ли не каждый час обливал их водой. Но жара брала свое. Животные сильно исхудали, бока у них ввалились, а шерсть сделалась грязно-желтой и утратила блеск. Они часами лежали на дне клетки, почти не двигаясь, и мелко часто дышали.

Хищники не пошевелились, даже когда грузчики подняли клетку рычагами, подвели под нее катки и принялись вытаскивать ее с барки.

– Похоже, нашу встречу очень хорошо организовали, – сказал я Авраму. На причале уже стояла наготове крепкая приземистая телега.

– Диван аль-барид, начальник сыска, наверняка сказал им, чего следует ожидать, – отозвался драгоман.

Вало толокся около медвежьей клетки и пытался что-то объяснить старшему из грузчиков. Озрик поспешил ему на помощь, чтобы перевести его слова.

– У аль-барида повсюду имеются глаза и уши. Это первое и главное, что помогает халифу удерживать трон, – сказал Аврам, сильно понизив голос. – Так что будь осторожен во всем, что делаешь и говоришь.

Береговая команда действовала очень шустро. Человек двадцать, если не больше, вцепились в канаты и потащили груженую повозку куда-то по ближайшей улице. Следом два человека несли клетки с кречетами, а еще одну группу сопровождала свора белых собак. Мы с Аврамом поспешили следом.

Дома в Багдаде стояли очень тесно – порой их не разделяло даже расстояние вытянутой руки – и выглядели удивительно разномастными. Среди них попадались очень скромные по размеру строения, чуть ли не коттеджи, с крошечными окошками и выгоревшими на солнце дверями. Штукатурка на стенах крошилась и была заделана неаккуратными пятнами. Другие дома были куда больше и роскошнее: их двери, древесина которых была для сохранности пропитана маслом, покрывала искусная резьба, а стены снаружи были отделаны зелеными, синими и желтыми плитками, уложенными в сверкающие на солнце узоры. Все дома были одноэтажными, с плоскими крышами, откуда я время от времени ловил любопытные взгляды, обращенные на нашу процессию.

– Это смешанный квартал, – объяснил мне драгоман. – Здесь бок о бок живут и купцы, и лавочники, и ремесленники, и прочий люд.

Я спросил, почему на улицах так мало народу.

– Сейчас слишком жарко, – ответил мой спутник. – Народ предпочитает не выходить из дома, пока зной не спадет. Даже нищие и бездомные стараются скрыться в тени.

– Неужели даже в богатом Багдаде есть нищие?

Уголки рта раданита вдруг опустились:

– Бродяг и нищих здесь тысячи. Халиф и его приближенные купаются в невообразимой роскоши, а бесчисленное множество народу не способно даже сводить концы с концами. Среди них немало тех, кого занесли в столицу надежды на лучшую жизнь. И это, кстати, еще одна из причин, по которым правитель так нуждается в глазах и ушах ал-барида, – чтобы не пропустить мятежа городской черни, опасность которого всегда велика.

Мы прошли еще, пожалуй, с четверть мили, пересекли мостик, перекинутый через один из многочисленных каналов, снабжавших город водой, и оказались возле увенчанной зубцами стены высотой добрых тридцать футов. Тут уже не требовалось никакого воображения, чтобы представить, почему резиденция халифа называется Круглым городом. Могучая стена плавно изгибалась в обе стороны от того места, где мы стояли: я еще никогда в жизни не видел ничего подобного.

Аврам заметил мою реакцию и взглянул на меня с понимающей улыбкой:

– Совсем не похоже на Рим с его неизменно прямыми стенами, да? Халиф Мансур собственноручно начертил план будущего города Багдада в пепле своего лагерного костра. Он изобразил круг, а потом воткнул свой заостренный посох в его центр. Здесь, сказал он зодчим, они должны будут воздвигнуть его дворец, дабы он неизменно пребывал в средоточии всего происходящего.

К этому времени высокомерное поведение драгомана начало раздражать меня, однако оно никак не помешало мне признать, что стена действительно впечатляла. В основании она была пятнадцати, если не больше, футов толщиной, и, пройдя через железные ворота, установленные в арочном проходе, мы оказались в узком коридоре длиной футов в сто, зажатом между каменными стенами, где ворвавшегося противника легко было бы расстрелять. Дальше находилась внутренняя стена, еще выше и толще, нежели первая, и еще одни железные ворота. Если городская чернь и в самом деле взбунтуется, шансов на то, чтобы попасть в королевское жилище, у нее будет очень мало.

Миновав вторые ворота, мы повернули налево и, так же держась за телегой с белыми медведями, проследовали мимо длинной аркады с лавками, которые, как я решил, предназначались для того, чтобы обслуживать потребности дворцовой челяди. Впереди возвышалось большое прямоугольное здание – огромный склад, решил я поначалу. Привратник придержал открытой его широкую двустворчатую дверь, и мы вошли. Дух внутри стоял такой, что у меня перехватило горло. Я оказался в просторном крытом скотном дворе. Кроме привычной смеси запахов навоза и сена, здесь смердело чем-то еще: резко, кисло и зловонно. Высоко наверху в толстых стенах были проделаны большие окна. Солнечный свет, падавший оттуда мощными пыльными столбами, освещал вымощенный деревянными торцами длинный проход, по обе стороны которого тянулись массивные с виду двери, тоже деревянные. Мне на память сразу же пришло то место в недрах Колизея, где мы зимой держали своих животных.