Слон императора - [29]

Вторую ночь мы провели в уединенной хибарке, построенной из камней очень своеобразным способом: их клали один на другой по сужающейся спирали, так что получился конус, которому даже не требовалась крыша. Хибарка, если я правильно понял Рольфа, принадлежала тому самому птицелову, которого мы искали. Она была пуста, если не считать нескольких полуистлевших оленьих шкур под стеной, деревянной скамейки со сломанной ножкой и головешек на кострище под закопченной дымовой дырой. Мой юный спутник принес две торбочки с овсом для лошадей, а когда они наелись, привязал их на длинные веревки, чтобы они могли бродить по мшанику и щипать скудную травку, пробивающуюся между камнями. Мы же на ужин доели остатки сыра и хлеба.

Следующее утро оказалось по-настоящему холодным, и я с удовольствием развел костер, пустив в огонь сухие дрова, запас которых нашел за хижиной. Из-за неудобного седла я чуть ли не в кровь стер себе задницу и бедра изнутри и с трудом мог сидеть на лошади. Немудрено, что слова Рольфа «Сегодня Ингвар» очень обрадовали меня.

Мы ехали дальше, и пейзаж вокруг нас делался все безжизненнее, пока вскоре после полудня мы не попали в высокогорную долину, огражденную с двух сторон горными хребтами. Возле ручейка возвышалась каменная хижина, точь-в-точь похожая на ту, в которой мы ночевали. Однако это жилище оказалось обитаемым. Две лошаденки, стоявшие в крохотном загоне, приветствовали нас радостным ржанием, и мне сразу бросилась в глаза одежда, разложенная для просушки на невысокой каменной ограде. А вот самого Ингвара на месте не оказалось.

Вход в хижину прикрывал кусок мешковины. Мы стреножили наших пони, после чего я вслед за Рольфом влез в дом, согнувшись пополам под единственным большим плоским камнем, исполнявшим роль притолоки. Окон в хижине не имелось, и света едва хватало, чтобы разглядеть, что там находилось. Внутри пахло дровяным дымом и копотью, но было чисто и даже имелась кое-какая обстановка – там были табурет, пара овчин, постеленных у стены и служивших ложем хозяина, и несколько мешков. На колышках, вбитых в стены, тоже были развешены какие-то мешки, а посередине висел на треноге большой черный железный котел с остатками холодного застывшего жаркого – оно заполняло посудину дюйма на три. Сразу за дверью на земле лежал кусок рыболовной сети с мелкими, разве что для верхоплавок, ячейками. Я озадаченно уставился на сеть, пытаясь сообразить, кому может прийти в голову ловить рыбу высоко в горах. Ручеек, через который мы перешли по пути к хижине, был слишком мелким и каменистым, чтобы там можно было рыбачить сетью, а море находилось очень уж далеко отсюда.

– Как ты думаешь, куда мог уйти Ингвар? – спросил я мальчика.

Он выразительно закатил глаза и пожал плечами.

– Может быть, нам стоит поискать его? – предположил я.

Рольф покачал головой:

– Мы ждать.

Я выбрался из хижины и стал искать хоть какие-нибудь зацепки, чтобы понять, что же могло приключиться с загадочным птицеловом. Неподалеку я обнаружил еще одно сооружение, вряд ли превосходящее размером свинарник, со стенами из камней и хрупкой крышей из кусков старой холстины, настеленной на тонкие жерди.

Скрючившись, я заглянул в узкий лаз и услышал хлопанье птичьих крыльев, а просунув голову дальше, дождался, пока мои глаза привыкли к полутьме, и разглядел, что по всей длине постройки лежит шест, к которому привязана за ногу кожаным ремешком большая темная птица, неподвижно застывшая и сгорбившаяся. Это оказался горный орел, куда крупнее размером, чем кречет. Увиденное и впечатлило, и разочаровало меня. Орел был мне совершенно не нужен, но я понимал, что поймать такого величественного хищника – немалое достижение. Крылья захлопали вновь. Звук доносился откуда-то снизу, справа от меня, где стояло нечто вроде редко сплетенной корзины для кур. Не в силах преодолеть любопытство, я вытянул руку и подтащил корзину к свету, чтобы получше рассмотреть ее. Внутри оказалось несколько самых обычных голубей, и я растерянно уселся наземь. Ну какой мог быть смысл в том, чтобы далеко в горах утруждаться ловлей голубей, которых куда легче было бы наловить близ любой фермы?

Тут меня окликнул Рольф. Вернувшись, я увидел, что он снял один из подвешенных мешков и обнаружил там черствый хлеб и похожие на капли кусочки копченого мяса, имевшего темный красновато-лиловый цвет. Мы сильно проголодались и, пока пони пили из ручья, уселись рядом на камни и принялись за еду. Мясо, хоть и жестковатое, оказалось прекрасным на вкус, и, лишь откусив два, если не три раза, я понял, что эти кусочки – каждый по размеру едва ли больше сливы – не что иное, как грудки каких-то мелких птичек. Рольф не знал их названия: он сказал только, что они водятся на морском берегу. Это, как и рыбацкая сеть, оказалось еще одной загадкой Ингвара.

Хозяин хижины объявился гораздо позже, когда солнце уже собиралось опуститься за близкие горы. Рольф первым заметил вдали фигурку человека, спускавшегося по горному склону с небольшим мешком в руке. Когда же Ингвар дошел до ровного места и направился к нам, меня охватило жутковатое ощущение того, что я вот-вот встречусь с кем-то, кого уже знал раньше. Чувство это очень походило на то, что я испытал в тот миг, когда понял значение своего сна, в котором участвовали Вало и два волка. Но на сей раз я увидел живого двойника знакомого мне человека: Вульфард, отец Вало, живой и невредимый, будто явился сюда со дна ловчей ямы для тура. Он и птицелов были очень схожи между собой и ростом, и телосложением, и повадками. Оба были крепкими и жилистыми, двигались одинаковым легким и быстрым шагом и держались одинаково прямо. Может быть, Ингвар был чуть посмуглее лицом, с которого не сходило то же самое настороженное лисье выражение, какое я привык видеть у Вульфарда. Я поймал себя на том, что ищу взглядом шапку с пером вроде той, какую всегда носил погибший егерь, но Ингвар был простоволос. И лишь когда птицелов оказался совсем рядом, я разглядел, что глаза Ингвара темно-карие, тогда как у Вульфарда они были светло-карими с желтизной. Да и скулы охотника за птицами на таком же плоском, как у егеря, лице были пошире. Припомнив разговор с Редвальдом – мы шли тогда через толпу на рыночной площади Каупанга, – я понял, что эти черты свидетельствуют о том, что кто-то из родителей Ингвара принадлежал к племени финнов.