Слон императора - [100]

– Очень хорошо. Смею надеяться, что мы отнимем у вас не слишком много времени. – Фадл провел нас в тень ближайшего портика. – Вы замечательно овладели арабским, – сказал он мне. – Я отыскал толмача, говорящего по-франкски, и одного из лучших писцов. Но вижу, что можно будет обойтись без знающего ваш язык помощника. Так дело пойдет гораздо быстрее.

Мы прошли совсем рядом с парой писцов, и я услышал, как старший читает что-то вслух на неизвестном мне языке. Произнося слова, старик булькал, как вода, стекающая по желобу.

– Сколько языков понимают ваши толмачи? – спросил я библиотекаря.

– Это переводчики, а не толмачи, – с ноткой педантизма в голосе поправил меня Фадл. – Изрядную толику наших дел занимает изучение текстов, написанных на иноземных языках и чужими письменами. Мы перелагаем их на арабский или сирийский. Если же предмет оной книги сугубо важен, мы списываем для библиотеки несколько копий.

– И какой же из иноземных языков у вас более всего в ходу? – поинтересовался я.

– Греческий, – без малейшего колебания ответил мой новый знакомый. – Год назад мы отправили в Византию посольство для приобретения классических медицинских трактатов. Его Величество щедро даровал необходимые деньги, и надим Джафар тоже не остался в стороне, невзирая даже на то, что он более склонен к философии.

Упоминание научных интересов главы тайного сыска оказалось для меня совершенно неожиданным. Однако заинтересовало меня не оно.

– Хорошо ли принимали ваше посольство в Византии? – задал я следующий вопрос.

Библиотекарь остановил на мне укоризненный взгляд и несколько раз мигнул:

– Конечно. А почему бы и нет? Здесь, в Багдаде, да и по всему халифату живет множество греков.

Я почел за лучшее оставить эту тему. Алкуин совершенно определенно дал мне понять, что Багдад и Византия враждуют между собой, что их войска то и дело ходят в набеги через разделяющий страны рубеж и что время от времени между ними происходят настоящие войны. Возможно, Алкуина и здесь ввели в заблуждение…

Библиотекарь между тем продолжал:

– Мы и сами создаем изрядное количество новых текстов, прежде всего в сферах астрономии и астрологии. Оные предметы мы считаем вершиной познания. – Он кивнул в сторону старца, одиноко сидевшего в тенистом уголке портика. Старец самым настоящим образом спал, уронив голову на грудь под тяжестью громадного тюрбана, который, похоже, мог в любое мгновение размотаться. – Якуб – один из просвещеннейших знатоков движения планет. Он погружен в сопоставление наблюдений, кои ведутся в нашей багдадской обсерватории, с предсказаниями индийских книг.

Можно было не сомневаться, что Якуб провел всю ночь за обозрением планет, ибо он даже не пошевелился, когда мы прошли мимо него, открыли дверь и оказались в просторной комнате с высоким потолком. Вдоль стен вплотную друг к другу стояли полки с книгами, а глубокие ниши были завалены свитками. Сквозь почти сплошной ряд маленьких окон без ставен и занавесей в помещение попадали свет и воздух, однако здесь все же ощущалось нечто мертвящее.

В комнате находился лишь один человек, больше похожий на богатыря-борца, нежели на ученого. Он сидел за обычным для этого города низеньким столиком и, когда мы вошли, поднялся нам навстречу. Все в его облике производило впечатление огромности, начиная от выпуклой, как бочка, широченной груди до массивной, совершенно лысой головы. Он не носил тюрбана, и на его гладком черепе блестели бесчисленные капли пота.

– Муса запишет ваше повествование, – сказал библиотекарь. – Если устанете и захотите передохнуть, говорите об этом без стеснения. – С этими словами он вышел, закрыв за собой дверь.

Писец жестом указал нам на подушки, лежавшие перед столом, и, когда мы уселись, тоже опустился на свое место и взял в руку перо.

– Не соблаговолите ли начать с описания дворца короля Карла, – предложил он.

Пересказ того, что я накануне вечером излагал надиму Джафару, занял всю первую половину дня. Озрик много помогал мне. Мы по очереди описывали наши приключения, дополняя друг друга подробностями, которые кто-то из нас позабыл или не заметил. На сей раз я рассказал и о покушении в Каупанге, и о том, как утонул корабль Протиса, и о гибели юного грека в Колизее. Мы с Озриком сошлись во мнении о том, что повествование о нашем странствии необходимо записать и оставить на сохранение в надежном месте на тот случай, если произойдет еще какое-нибудь происшествие, возможно даже, с непоправимым исходом, и барид захочет провести расследование.

Время от времени Муса останавливал нас, в основном для того, чтобы переспросить название того или иного места или проверить, в том ли порядке чередуются эпизоды нашего путешествия. Завершив, наконец, запись, он отложил перо, выпрямился и потянулся, воздев к потолку мясистые руки:

– Вижу, вам пришлось пережить множество опасностей, от которых спастись удавалось поистине чудом. Неужели Карл не посоветовался с астрологами, отправляя вас в столь дальнее и опасное путешествие?

– Насколько мне известно, астрологов при дворе Карла нет, – ответил я.

– Неужели! – Брови Мусы, лицо которого было словно нарисовано на боку огромного яйца, поползли вверх. – История утверждает, что все великие правители пытаются заглянуть в будущее. Греки вопрошали прорицателей, римляне изучали внутренности кур и овец.