Слон и кенгуру - [63]
Даже дикторы Ирландского радио вышли из зимней спячки и нарушили их обычное эфирное молчание, дав горожанам совет сохранять достойное спокойствие. Глава правительства, сообщили они, уверенно держит руку на пульсе всего происходящего.
От телефонной связи остались одни воспоминания.
Мистер Уайт и его ученики, сидевшие в своих сосудах спасения[50], ничего о кризисе не знали. А если б и знали, навряд ли он их озаботил бы. Глаза их были закрыты. Те, кто еще мог шевелить языком, молились sotto voce[51]. Они миновали последнюю длинную излуку Слейна, ту, что пролегает между Феникс-парком и Каслноком, свернули под Гленолинской плотиной во взбухшую Лиффи, и панорама пораженного ужасом города пошла писать вокруг них величавые круги.
Кингсбриджский вокзал проплыл мимо них, один из самых красивых в Европе, и соседствующий с ним мост, возведенный в память о визите Георга IV, для коего тут построили даже личное отхожее место, точно подогнанное по его росту. Проплыл длинный причал господ Гиннессов, где при отливах лебеди столь часто осыпают грязь белоснежными перьями. Здесь, вдоль каждой стены, на каждой боковой улице, в окнах каждого дома стояли на цыпочках, глазея на проплывавших, достойные обитатели Эриу.
Поскольку было время отлива, под мостами силы вторжения проходили без помех.
Десять тысяч глаз было устремлено на них, однако никакого интереса к порождаемым ими чувствам они не питали, просто сидели, обмякнув, в своих бочках и стяг «Детей Девы Марии» волокся за ними по воде, — абиссинцы сплывали вниз по течению, пребывая в различных состояниях прострации, и одна только Домовуха взирала с интеллигентным одобрением на раскрывавшиеся перед ней живые картины.
На ступенях собора Адама и Евы стояли — в резиновых сапогах под мантиями и митрах набекрень — Католические Иерархи, спешно призванные из Мейнута, Арма, Кашела и прочих центров духовного служения, с хоругвями, распятиями, колокольчиками и прочим потребным снаряжением, — стояли, подергиваясь и поглаживая свои капюшоны, стихари, кушаки, орарии, епитрахили, ризы и так далее. Когда силы вторжения проплыли мимо, все иерархи, как по уговору, воздели свои перстни, посохи, распятия, реликвии и иные атрибуты, дабы от души проклясть Абиссинию, парашютистов, подводные лодки, ересиархов и всех посягателей на Священный Остров. Они грозно нахмурили огромные брови, засверкали пронзительными глазами, подпихнули друг друга жилистыми, пусть и дрожавшими локтями, зазвонили в серебряные колокольца, скрестили друидовские пальцы, сощурились, откашлялись, отказали захватчикам в отпущении грехов, сочинили телеграммы Государственному секретарю Святого Престола, угрожающе поклялись Индексом запрещенных книг, зачитали пасторские послания, выставили напоказ Священные Символы, загремели кадилами, поджали для согрева пальцы ног в резиновых сапогах, процитировали «Альманак Старого Мура», объявили, каждый, по крестовому походу против порока, благословили своих дородных толстопалых служек, отпустили ✠ на ближайшие триста шестьдесят пять миллионов (000 000) лет и два с половиной (2½) дня грехи ✠ всем, кто искренне ✠ соблюдал Новенну ✠, переложили заговоренные картофелины из одного кармана штанов в другой, поерзали, покачались вперед-назад, отодрали от рак кружевные оборочки, погрозились кулаками, отерли лбы, убедились, что «Роллс-Ройсы» их стоят наготове — вдруг смываться придется, — произнесли, наущая, искажая, перевирая, переставляя слова, переворачивая задом-наперед, умышленно искажая и переиначивая все свои OMNIUM-DOMNIUM-NOMINY-DOMINY-RORUM-GALORUM — да так, что бутылочных тонов небеса сотряслись над ними.
Помимо святых Иерархов (позади них, справа и слева) стояли рядами преданные завсегдатаи Блэк-линна в одеяниях святых и ученых — повседневные обитатели метрополиса. Были здесь барменши медно- и златовласые, был опиравшийся на зонт О'Мэдден Берк, был столь терпимый к беспросветному невежеству отец Конми, был питавший надежды на повышение по службе мистер Лав, был могучий Буян Бойлан, был медицинский Маллиган и мягкий Леопольд Жид[52], не говоря уж о Фрэнке О’Конноре в его черном сомбреро, мистере Шоне О’Фаолейне в очках, Майлзе из Жеребчиков и Мак-Бирни, которые стояли футах в сорока от воды. А между этими знаменитостями толпилась тысяча помпезно пыхтевших пасторов, тысяча алкавших глотнуть грога гуртовщиков, тысяча погрязших в бодливом беспутстве бычков, тысяча молодых и манерных модниц, тысяча благодушно болтливых бражников и тысяча заимодавцев — зенки завидущие, лапы загребущие. Присутствовали также: скотопромышленники сволочные, провинциалки претенциозные, поверенные продажные, трущобники тертые, похоронщики приторные, бакалейщики бесчестные, картежники кислолицые, попрошайки плаксивые, банкиры богатые, парламентарии паршивые, психопаты пропьянцовские, чахоточники чахлые, негоцианты нищебродствующие, сенаторы сенильные, обдувалы обаятельные, соглядатаи сведения собирающие, братия блудливая, поэты приставучие, паписты проповедующие, оранжисты одурелые и все это, все, все, все
