Сломленное поколение - [9]

Дэл широко улыбнулся, хлопнул меня по плечу и удалился. Что обычно чувствует мужчина, когда с ним разговаривают в подобном тоне? Злость, отвращение, гнев? А я на секунду испугался. Я хочу сказать, что представил, как по мне проезжает дерьмовый минивэн Версо со всей его системой сидений Изи-Флэт-Севен. И клянусь честью Дороти Бальмонт, я почувствовал, как в мою сторону повеяло холодом из того саркофага, в который так беззаботно заглядывает Купидон.

7

С глазу на глаз. В упор. Знаете, что сказал Дэл, когда усадил нас с Каталиной друг напротив друга?

– Ну, все, ребят, я вас покидаю. У меня много дел. Веселитесь.

Поцеловал сестру и удалился. А я теперь должен развлекаться в компании немой девушки. Вокруг эти раскрашенные глиняныепоросята, стеклянные орхидеи, пластмассовые сундучки и глаза моей любовницы. Что обычно делают в таких ситуациях? Шутят? Начинают разговор с какой-нибудь пик-ап уловки? Да, именно. Но не тогда, когда целью является неодушевленный предмет, который я обязан поиметь в соответствии с условиями, прописанными в контракте.

Вы никогда не думали, что у господа-вашего-бога тоже есть желтая повязка?

Чтобы его видели. Распознавали в толпе божков.

Я мог бы с легкостью поднять Каталину и перенести в любое другое место. Это называется перестановкой мебели. Предметы меняют свои координаты в зависимости от желания хозяев. Наглядный пример материализации мысли. Сестра Дэла очень органично смотрелась бы на новой кровати. Совершенно голой. И чем дольше я смотрю в ее глаза, тем отчаяннее мне хочется сорвать с нее одежду. Почему мужчины любят резиновых кукол? Власть. Силиконовые влагалища, голова которых никогда не болит. Эластичные рты, которые не роняют пустые слова.

Вы представляете, как ваш спаситель поправляет свою повязку, берет трость и шагает в направлении автобана?

Фейерверк противотуманных фар.

Но зрачок не сужается.

- Не хочешь чего-нибудь выпить? Я принесу чай, посиди здесь.

Проходя мимо Каталины, я положил руку ей на плечо. Тактильная информация. Располагает любого собеседника. Но в этот момент она схватила мою руку и потянула к себе. Горячий воздух на губах. Два маленьких голубых окна в закрытый мирок, светящихся в лучах восходящего солнца. Одна бровь слегка приподнята. Спонтанная немая сцена. Каталина будто просит помолчать вместе с ней, не предлагать ей чаи, не ходить никуда. Молчать за компанию. Каждый раз, когда она вдыхает, набирает полные легкие, мне кажется, она вот-вот что-нибудь скажет. А я стою, согнувшись пополам, и считаю выдохи.

Пять. Шесть. Семь.

Как тот старик на автобане отсчитывает шаги. Или внедорожники, уходящие от столкновения.

Каталина потянула сильнее. Я сел рядом, но мою руку она не отпустила. Килотонны тактильной информации. На расстоянии пальца начинаешь воспринимать человека органолептически. Ее аромат играет со мной. Я сижу в филармонии. Ноты листьев фиалки, калабрийского бергамота и розы стремятся к обертонам. Весь классицизм разбивается о лоу-питч итальянского бергамота, сандала и ванили. Теноровый регистр жасмина и абрикоса ослепляет меня. Я не вижу лица Каталины, но понимаю, что мне хочется ее поцеловать.

Сорок три, сорок четыре.

Говорю ей, что хочу ее поцеловать.

Она молчит. Наверное, я жду слишком многого от первой встречи. Но по-другому я не могу, спросите у всех этих исповедальных потаскух.

Говорят, что люди с голубыми глазами более чувствительны к боли, чем все остальные.

Я просто посижу рядом.

Тысяча. Две.

Мы просидели три часа глядя друг на друга. Я не сказал ни слова, а только встал и включил музыку, но поспешил вернуться обратно. Старик Синатра и его "Незнакомцы в ночи". Каталина провожала меня взглядом, следила за каждым моим действием. Я хочу сказать, что впервые с того момента, как я увидел сестру Дэла во дворе дома, что-то в ее лице говорило о заинтересованности, участии в жизни. Она не просто отрезала по секунде, спокойно умирала, никому не рассказывая о том, что с ней случилось, а расцветала. И если раньше казалось, что она даже не думает, то сейчас ее выдавали ладони. Глаза. Брови.

Вы прекрасно понимаете, что всегда найдется лихач, который собьет калеку, не остановившись при этом ни на секунду. Трость упадет на асфальт. Повязка окропится красным.

Все это время напряженного молчания с Каталиной меня не покидала мысль, что я не хочу говорить. Я ничего не хочу. Мне нравится то, как она на меня смотрит. Как ее ладонь мокнет на моей. В этом есть какое-то таинство: проводить время с морально изуродованным человеком. Тебя не покидает ощущение, что ты сможешь его спасти, сделать то, чего не смогли сделать другие. Профессионалы. Родные. Есть шанс выстрогать из немого полена изящную шкатулку. Вся эта беспомощность играет тебе на руку. Ты никогда не заснешь спокойно, покуда есть инвалид, которого ты в силах спасти. А потом уже трахнуть. Но сначала помочь бедняге.

Азарт. Восторг. Экзальтация. В такие моменты хочется быть героем, избавлять людей от невзгод, всех людей.

Всех, кому плохо.

Всех, кому хуже, чем тебе.

И вот она, моя любовница, молчаливая заготовка, которую когда-нибудь я познакомлю с миссис Бальмонт. Со своей "матерью". В отношениях с фиктивной гражданской женой – Аннет – появится липовая интрижка. У Мадлен появится мачеха. Такая, о которой она мечтала. Красивая и добрая.