Сломать судьбу - [7]

– Кто оно? – передалась мне ее тревога.

– Кресло!

Настена двумя руками толкнула меня в грудь.

– Что ты делаешь? – закричал я.

Под ногами зазмеилась трещина, расталкивая в стороны массы земли. Миг, и трещина превратилась в бездонную прорву с утробно стонущим ветром. Он подхватил меня мозолистой рукой и изо всех сил швырнул вниз. Падая, вижу застывшее на фоне по прежнему неторопливо плывущих к горизонту туч лицо Настены, измененное до неузнаваемости маской страха.

– Бойся их, – пробивается сквозь гул ветра ее голос.

Ребра трещат, словно я стянутая железными обручами бочка. Катастрофически не хватает воздуха в стиснутой груди. Пытаюсь вдохнуть, но тело отказывается признавать мою власть. Наоборот, жалкие остатки воздуха выдавливаются из меня как зубная паста из тюбика.

Открываю глаза.

Кресло! Как кокон оно окутывает меня липкой кожей усеянной мириадами крошечных присосочек. Поручни выгнулись кривыми лапами и прижали меня к спинке, не давая возможности шелохнуться. Я дергаюсь из стороны в сторону пытаясь освободиться но все тщетно. Кожа все сильнее и сильнее обтягивает тело. Присоски отыскивают открытые участки тела, проникают сквозь дыры в одежде и намертво прихватываются к моей коже, превращая нас в единый организм. Свободными остались лишь судорожно мотыляющие ноги и лицо. Все остальное во власти кожаного оборотня. Шевельнулся и пополз вверх подголовник. Липким языком он опускается на лицо, скрывая от меня мир. Я чувствую, как присоски превращаясь в иглы, проникают в мое тело и тянут жизненные соки, как дерево поглощает корнями из земли влагу. Силы уходят вместе с кровью. Окружающая оболочка пульсирует, перекачивая в себя мое содержимое. Я готов прекратить бесплодные попытки освободиться и отдаться в становящиеся приятными объятия врага. По телу разливается томная дрема. Хочется забыть все и окунуться в маняще колышущийся океан наслаждений. Беззвучным шепотом он сулит невиданные наслаждения. Как бы подтверждая правдивость слов, меня пронзает невиданной силы оргазм. Он проникает в каждую клетку и заставляет ее извиваться в экстазе. Водоворотом затягивает в пучину блаженства и там, раз за разом одаряет ни с чем несравнимым кайфом.

– Не-е-ет, – словно взрывается что-то внутри меня, освобождая от иллюзий. Эта тварь убивает меня, давая взамен наслаждения. Я не хочу сдохнуть захлебываясь наслаждением и отдавая кровь.

Изо всех сил бью свободными по колено ногами о стол. Кресло отшатывается назад, стукается спинкой о стену и тут же пружинит обратно, что позволяет мне подняться вместе с ним на ноги. Я совершенно ничего не вижу. Спасает только то, что я приблизительно помню расстановку мебели в комнате.

Я как жуткий горбун, обернутый в черную монашескую рясу. Таща шестиногую ношу на спине, кручусь на месте, пытаясь найти способ избавиться от навязчивого гостя.

Кресло шепчет и успокаивает. Ласкает как умелая шлюха, уговаривающая остаться еще на чуть-чуть, чтобы опустошить мой бумажник.

Мелко семеня ногами разгоняюсь в направлении застекленного шкафа. Только бы не ошибиться, второго шанса у меня уже не будет, и так ноги шевелятся как не живые. Мне только кажется, что я бегу, на самом деле плетусь, скребя носками о пол.

Удар. Звон стекла и протяжный стон эхом прокатившийся по телу. Не удержавшись, заваливаемся на бок и падаем на пол. Кокон вянет, сдувается, теряя силу. Я кручусь, расширяя жизненное пространство. С каждым усилием кокон поддается, уступая миллиметры свободы. Он неохотно сдает свои позиции и даже пытается сопротивляться. Теперь это не шлюха, а подвыпивший моряк нетвердо стоящий на ногах, способный разве что угрожать. Тело жгут раскаленные плети. Мозг рвут картины страшных казней, обещанных мне. Хрустят шейные позвонки от рывка грубой веревки, стонут распятые на крестах, бьются в агонии на электрическом стуле. С грохотом распадаются холмы черепов за оградой лагеря смерти. Ветер играет в пустых глазницах, наполняя мою голову пронзительным визгом шотландских волынок. Это хроника смертей придуманных человечеством. Могильными червями пытается пробраться страх. Это уже даже не сопротивление, а агония. Агония зверя осознавшего, что проиграл и пища оказалась сильнее него, но, тем не менее, пытающегося взять ее на испуг. Рывок и с хрустом отламываются поручни все еще удерживающие руки. Еще рывок и с подбадривающим криком я вырываюсь из объятий. До конца еще не поняв что и как откатываюсь в сторону и, не вставая с пола, всаживаю пулю прямо в тянущийся ко мне липким языком подголовник. Дернулись хромированные ноги, и кресло затихло.

Держась за край стола, поднимаюсь на ноги. Вокруг все плывет в красном тумане. Беззвучно гогочут тени в черноте. Они приникли к стеклу, расквасив крючковатые носы, и наслаждаются моей слабостью. Пусть ржут. Все равно я опять победил и в барабане еще два патрона. Настена говорила, что они опасны, но как-то слабо в это вериться. Трудно бояться того, кого даже толком рассмотреть не удается, стоит лишь попытаться сфокусировать зрение, как тут же лики тускнеют и сливаются с окружающей чернотой.

С трудом удается соблюдать равновесие, но все же я делаю шаг в сторону оборотня, чтобы рассмотреть. Палец на курке готов среагировать на малейшее движение и уменьшить количество зарядов до одного, а в случае надобности и до нуля. Вот тебе Олег еще один урок – запоминай все и всегда. Если бы не мысль о застекленном с верху донизу шкафе я бы уже превратился в пустую оболочку, содрогающуюся в экстазе.