Сломанный клинок - [54]

Ветр могучий, ветр беспечный

заклинает песнь моя.

На тебя, скиталец вечный,

уповаю ныне я.

Парус ловит дуновенье,

дымка над водой висит.

Так не медли ни мгновенья там,

в заоблачной выси,

вдаль ладью мою неси!

Повинуясь его призыву, задул сильный ветер. Лодка устремилась вперед, перепрыгивая с волны на волну. В липа мореходам полетели соленые брызги. Быстроходным, как корабли эльфов, был челн Мананнана, и вскоре уже невозможно стало отличать, где за кормой обрывалась серая полоска земли и где начиналось серое небо.

— По-моему, просто так мы в Ётунхейм не попадем, — сказал Скафлок.

— Верно, — согласился сын Лера. — Колдовство приведет нас гуда, но нам понадобится крепость рук и сердец.

Он прищурился. Ветер развевал его волосы; лицо Мананнана было одновременно веселым и торжественным, лукавым и суровым.

— В землях людей пахнуло весной, — сказал он. — Такой зимы, как нынешняя, не было столетия подряд. Должно быть, виной тому могущество етунов, к вековечным льдам чьей обители мы направляемся.

Он посмотрел на Скафлока:

— Давненько не плавал я на край света. Не стоило, пожалуй, ждать так долго. Ведь когда-то Туата Де Данаан были богами, — он покачал головой. — Даже асы избегают, насколько возможно, появляться в Ётунхейме. Что же до нас с тобой… Не знаю, не знаю. Но я не отступлюсь! — закончил он решительно. — Киль лодки повелителя морской стихии, Мананнана Мак Лера, должен изведать все воды всех Девяти Миров[41].

Скафлок, погруженный в раздумья, не ответил. Лодка вела себя словно живое существо. Ветер играл снастями, водяная пыль окутывала сверкающим покрывалом точеную фигурку Фанд на носу. Было прохладно, однако солнце, ослепительно сияя, разогнало туман. Пенные валы неутомимо продолжали свой бег под голубым небом, по которому мчались редкие белые облачка. Скафлок почувствовал, как шевельнулся руль. Очарование вешнего утра захватило юношу. Он сказал:

Задувает ветер,

светел день весенний;

вольготно волнам

в борт высокий биться.

Коль со мной была бы

любимая в лодке,

легче бы мне стало

(рада ли, Фреда?).

Мананнан пристально поглядел на него.

— Нам потребуется все, что у нас есть, — сказал он. — Не оставляй ничего на берегу.

Скафлок покраснел.

— Я не звал с собой того, кто страшится смерти, — бросил он гневно.

— Воин, которому не для чего жить, сражается в битве яростнее других, — проговорил Мананнан, взял арфу и запел старинную боевую песню сидов. Странно было слышать ее на морском просторе. Скафлоку на какой-то миг почудилось, будто он видит, как собирается в небе призрачное войско, блики солнца на увенчанных плюмажами шлемах, стройные ряды копий, реющие знамена, звуки рогов, грохот колес могучих колесниц.

Они плыли на север три дня и три ночи. Ветер постоянно дул с кормы; лодка неслась по волнам точно ласточка по поднебесью. Они сменяли друг друга у руля, спали по очереди на носу, питались вяленой рыбой, сыром и сухарями, пили морскую воду, которую заклинаниями очищали от соли. Говорили они мало: Скафлок был по-прежнему не в духе, а у Мананнана всегда находилось, над чем поразмыслить на досуге. Впрочем, тяготы плавания сближали их, и они вместе пели могущественные руны, которые влекли их суденышко к рубежам Ётунхейма.

Становилось все холоднее, и мрак сгущался с каждым часом. Солнце превратилось в бледный диск, едва заметный среди черных штормовых туч. Стужа забиралась под одежду, проникала в тело, норовя заморозить душу. Снасти покрылись тонкой коркой льда, золоченая фигурка Фанд укуталась в иней. Прикосновение к металлу обжигало пальцы, пар дыхания застывал на бороде и усах.

Они плыли во тьме, по непрозрачной студеной воде, над которой возвышались тускло серебрившиеся айсберги. Небо усеяно было звездами; меж них полыхало северное сияние, что напомнило Скафлоку о пламени над курганом Орма. Тишину нарушали лишь завывание ветра да неумолчный шелест волн.

Дорога в Ётунхейм ничуть не походила на странствование по Мидгарду. Лодка Мананнана очутилась в водах, которых не бороздил еще ни один корабль смертных. Холодное сияние звезд и луны служило сыну Лера и его спутнику единственным проводником в непроглядной ночи. Скафлоку подумалось, что Ётунхейм находится на краю света, у самой бездны, из которой поднялось мироздание и куда оно снова обрушится. Ему чудилось, что он плывет по Морю Смерти и что земли живых остались далеко позади.

Они потеряли счет времени. Луна и звезды бессильны были помочь им, так же как ветер, волны и все усиливающаяся стужа. Чары Мананнана мало-помалу слабели. Задули яростные ветры, сопротивляться которым могло только его хрупкое на вид суденышко, заголосила вьюга. Раз за разом ладья черпала бортом воду, раз за разом повисал ненужной тряпкой парус и грозил вырваться из рук руль. Из темноты то и дело возникали громадные айсберги, и лишь чудо спасало мореходов от неминуемого, казалось бы, столкновения.

Хуже всего был туман — серая пелена, в которой не было видно ни зги, промозглая и сырая. Мокрая одежда прилипала к телу, зубы сами собой начинали стучать от холода. Лодка тогда застывала неподвижно, слышался только глухой плеск волн да звон капели с обледенелых снастей. Дрожа и бранясь, Скафлок с Мананнаном пробовали творить заклинания, но все их попытки оказывались тщетными. Им мерещилось, что к лодке подбираются неведомые твари и, прячась в тумане, жадно поглядывают на них.