Слизняк и его раковина - [43]

А уж когда он рассказал мне о том, что от меня потребуется, я и вовсе почувствовал липкий холодный страх - он морозил мне спину между лопаток и прогрызал дыру где-то в области желудка. Я не собирался соглашаться на это, нет…

И всё-таки, ему хотелось подчиняться. Не раздумывая, склонив голову, восторженно ловя каждое слово.

Мне даже думать об этом было стыдно: Малфой не должен так отзываться ни о ком. Кроме, может быть, собственного отца или деда.

Но то, что я сделал, было ещё позорнее.

Я медленно потянул вверх рукав рубашки.

На месте. И никуда не денется, можно не надеяться попусту. Бледный рисунок на светлой коже.

Клеймо. Клеймят рабов и скотину. А ты кто, Люциус?..

Я прерывисто вздохнул. Люциус-с… Он произносил моё имя вот так: с лёгким змеиным шипением в конце. В нашу первую встречу он тоже пробовал звать меня по имени, но тогда мне хватило одного намёка, чтобы остановить это. И сразу же после того, как выжег на моей руке это клеймо, он вновь начал называть меня так, словно подчёркивая, что теперь церемоний не будет.

Рабы не заслуживают уважения.

И, конечно, плевать ему было на моё Silencio и наивные попытки выглядеть достойно, пока невыносимая боль выжигала остатки воздуха из моих лёгких, и не было даже возможности выплеснуть её в крике…

Я снова опустил рукав.

Как странно осознавать, что у меня теперь есть хозяин. Повелитель, как они говорят. Ещё они говорят: мой Лорд…

И мне сегодня тоже доводилось произносить эти слова.

Я шевельнул губами, пробуя на вкус:

- Мой Лорд…

Отвратительно. Кислый привкус страха и солёный - крови на прикушенных губах. Но к этому придётся привыкнуть. Другие же как-то привыкли.

Я сделал ещё один глоток коньяка и прикрыл глаза, позволяя себе вспомнить.

Рабастан явно не ожидал увидеть меня вновь в этом доме. Конечно, ведь я постоянно говорил ему о том, какую глупость он совершает, связавшись с этой организацией. И вдруг сам сунулся сюда же.

Я сладко жмурился, вызывая в памяти картинку, как он стоял передо мной, до желваков стискивая челюсти, и внимал облечённым в учтивые слова оскорблениям. Как подрагивали при этом его пальцы… нет, о пальцах лучше не вспоминать. Но всё же интересно: ему так хотелось ударить меня? Сделал бы он это, если бы в той же комнате не находился его - а теперь и мой - Повелитель?..

Воспоминание это было едва ли не слаще, чем то, где он стоял передо мной на коленях в оранжерее. Всё же, по большому счёту, тогда я позволил себе постыдную слабость, а вот сегодняшнюю выходку, пожалуй, оценил бы даже отец…

Отец? Да, пожалуй…

Я перевёл взгляд за окно. На улице было уже темно, но сова, перелетевшая вслед за мной от столовой на карниз окна кабинета, всё ещё была различима в густых лиловых сумерках.

Я встал, подошёл к окну и открыл раму.

Сова, едва не потеряв равновесие от неожиданности, перебралась в комнату.

* * *

«Сын, - было выведено на узком белом листе ровным почерком отца. - Не делай глупостей…»

Ты опоздал, отец. Главную глупость я уже сделал, и чувствую, что её последствий мне хватит надолго.

«…Я тебя прошу, Люциус, не делай ничего такого, о чём впоследствии будешь жалеть. Нам с тобой необходимо серьёзно поговорить. Пожалуйста, вернись домой или открой мне доступ к своему камину.

Я знаю, что ты видел в думосборе. Не буду спрашивать, зачем тебе понадобилось лезть в мои воспоминания - хотя, Салазар свидетель, мне никогда не приходило в голову, что нужно прятать их от собственного сына. Что случилось, того уже не поправить.

И я понимаю, что ты должен был решить, увидев эту сцену. Но я готов поклясться тебе, сын: всё не так. Это нелепая случайность. Я никогда не вожделел твоего возлюбленного; никогда до того и после не прикасался к нему. То воспоминание, что ты увидел в думосборе - единственное, что вообще имело место между мной и твоим любовником.

И я не прошу у тебя прощения, Люциус, ибо на мне нет вины перед тобой. Я прошу о другом: поверь мне. И дай возможность доказать тебе это. Я могу показать тебе всю нашу встречу, от начала до конца, и ты увидишь, что этот момент - всего лишь неуместная выходка наглого мальчишки и преступная растерянность глупого старика.

Люци, хватит вести себя, как обиженный ребёнок. Пора вспомнить не только о своих обидах, но и о долге.

Я жду от тебя письма.

С любовью, отец».

Внизу стояла его замысловатая подпись.

…Я несколько минут невидящими глазами смотрел на листок, исписанный почерком, так похожим на мой собственный.

О чём он мне пишет? Как может поцелуй, который я видел собственными глазами, быть ничего не значащей ерундой? Каким наивным идиотом он должен считать меня, если думает, что я поверю в это?..

…Но сознание уже упорно зацепилось за слово «случайность» и не желало его отпускать.

Это всё чепуха, Люци, и отец тебе - не враг и не соперник, а всё тот же любящий отец; иногда, безусловно, излишне суровый, но тебе и в голову никогда не приходило сомневаться, что он - на твоей стороне. Что бы ни произошло.

«Что бы ни произошло? - мысленно повторил я, переводя взгляд на своё предплечье. Гнусная отметина, кажется, горит даже из-под рукава рубашки. - И даже это?..»

Тогда, утром, мне тоже так хотелось верить. Красивым словам, мягкому голосу, заманчивым обещаниям. И чем всё обернулось?